Сад Эдема

— Полноте, господин Кёнигсвальд, — перебил гостя Дюбуа. — Мне нравится ваше критическое отношение к собственным выводам, хотя нельзя не подивиться их непоследовательности. Почему бы не связать патжитанские орудия не с питекантропом, на чем вы столь хитроумно настаиваете, а с теми людьми, что заселяли пещеры у подножий известняковых холмов Севу? По-видимому, они современники вадьякского человека или людей с реки Соло, ваших любимых нгандонгцев. Опубликовали ли вы наблюдения относительно орудий из долины Баксока? Я ничего о них не читал.

Кёнигсвальд понял, что продолжать далее дипломатическую игру нет смысла. Настала пора обратиться к Дюбуа с просьбой, ради которой, помимо надежды познакомиться со знаменитым строптивцем, он и посетил тихий Гаарлем.

— Я опубликовал небольшую заметку «Раннепалеолитические каменные орудия с Явы», но она напечатана в мало кому известном новом издании «Бюллетеня» Raffles музея в Сингапуре, первый том которого вышел в свет в этом году. Если позволите, я направлю в Гаарлем копию издания… Нам не хочется более злоупотреблять вашим гостеприимством, профессор. Позвольте выразить глубокую признательность за столь продолжительный прием и поучительную беседу. Смею заверить вас, что она для меня едва ли заслуженная честь… Прежде чем откланяться, мне хочется попросить у вас позволения осмотреть в музее коллекцию костных останков питекантропа. Мы с женой намереваемся отправиться в Лейден завтра.

Лицо Дюбуа оставалось непроницаемо-бесстрастным. Он лишь слегка наклонил голову, что, возможно, могло означать, что благодарности гостя приняты благосклонно. Затем, помолчав немного в многозначительной задумчивости, Дюбуа поднялся с кресла и, не говоря ни слова, медленно направился к двери в соседнюю комнату. Он широко распахнул ее и, оставив открытой, подошел к столику с телефоном.

— Прошу вас соединить меня с Лейденом. Мне нужен музей, фройлен, — отчетливо долетали из помещения слова Дюбуа. — Нет, не директора, а хранителя фондов. Благодарю… Это ты, старина Петер? Добрый день. Говорит Дюбуа… Нет, ничего особенного, спасибо. Дело вот в чем. Скажи-ка мне, пожалуйста, в последние два-три дня не пытался ли некто Ральф фон Кёнигсвальд заполучить для осмотра черепную крышку питекантропа и прочее, связанное с нею? Никто не обращался? Превосходно! Кёнигсвальд — палеонтолог, он недавно прибыл с Явы и только что попросил у меня разрешения осмотреть тринильские находки. Когда он завтра придет к тебе с той же просьбой, то знай, что я не вижу причин, почему ему следовало бы отказать… До свидания…

Кёнигсвальд почувствовал, как его бросило в краску от негодования: Дюбуа демонстративно выяснял по телефону его добропорядочность. Как понимать этот жест: атрофия элементарного такта, вызывающе-пренебрежительное отношение к «светским» условностям, простительное для долго пожившего и много повидавшего на своем веку человека, которого жизнь неоднократно учила настороженно относиться к людям, или, может быть, он, Кёнигсвальд, дал повод для столь бесцеремонного к себе отношения?

Кёнигсвальд почувствовал, как рука супруги легко опустилась на его руку. «Не сердись и не делай глупостей, — успела шепнуть она ему скороговоркой, — иначе все напортишь. Ты же сам мне говорил, что питекантроп давно стал его роком…»

— Вы можете отправляться в Лейден, — без тени неловкости сказал Дюбуа, возвращаясь в гостиную, — и осмотреть черепную крышку питекантропа, а также все остальное. Мне доставило удовольствие знакомство с вами и рассказы о новых открытиях на Яве, господин Кёнигсвальд. Желаю всего доброго…

Утром следующего дня Кёнигсвальда провели к знаменитому среди палеоантропологов двойному сейфу Лейденского музея. Мягко щелкнули замки, бесшумно распахнулись массивные дверцы, и предупредительный сотрудник музея выложил на ворсистое темно-зеленое сукно стола черепную крышку, бедренные кости и зубы питекантропа. Желанное свидание наконец состоялось, и стоило Кёнигсвальду осторожно взять тяжелую от минерализации, темно-коричневую по цвету, сильно коррозированную под действием грунтовых вод черепную крышку, как окончательно улетучился неприятный осадок, оставшийся после вчерашней беседы в Гаарлеме. То, что в течение стольких лет он безуспешно искал на Яве, теперь бережно держали его руки.