Читаем Сад богов полностью

– Я человек широких взглядов, – сказала мать, – но это уже чересчур!

– Дорогие, – обратилась к ним Лена, внимательно слушавшая капитана. – А что значит «рука с левой резьбой»?

– Это… это… такая английская шутка. – Мать отчаянно подыскивала слова. – Что-то вроде каламбура.

– Вот-вот, – поддержал ее Ларри. – Вроде выражения «ей воткнули перышко в одно место».

– Ларри… – взмолилась мать. – Мало нам капитана, так ты еще тут!

– Мама, кажется, Кралефский там задохнулся! – всполошилась Марго.

– Я что-то не поняла каламбур про перышко, – сказала Лена. – Объясните.

– Лена, не обращайте внимания, это всего лишь неудачная шутка.

– Если он задохнулся, может, мне остановить выступление капитана? – спросила у матери Марго.

– Отличная мысль! Останови немедленно.

Возня с тяжелой крышкой сопровождалась громкими стонами. Марго подбежала к Кричу:

– Капитан, капитан, пожалуйста, остановитесь. Мистер Кралефский… мы беспокоимся за его жизнь.

– Остановиться? – удивился он. – Но я только начал.

– Есть вещи поважнее, чем ваши песенки, – холодно обратилась к нему мать. – Мистер Кралефский не может выбраться из сундука.

– Это одна из моих лучших песен, – сказал он обиженно. – Она охватывает почти все страны. Чили, Австралия, Дальний Восток… сто сорок куплетов!

Я видел, как мать вздрогнула при мысли, что ей предстоит выслушать еще сто тридцать четыре куплета.

– Может, как-нибудь в другой раз, – фальшиво пообещала она. – Ситуация критическая.

Раздался оглушительный треск, как будто упало гигантское дерево, и наконец открыли крышку. Кралефский лежал в сундуке, по-прежнему опутанный веревками и цепями, лицо приобрело необычный синеватый оттенок, а карие глаза от ужаса округлились.

– Кажется, мы… э-э… несколько… поторопились, – сказал Теодор. – Он еще не успел освободиться.

– Воздуха! Дайте воздуха! – простонал Кралефский.

– Любопытно, – изрек полковник Риббиндан. – Однажды в Конго я видел пигмея, вот так застрявшего в желудке у слона. А в Африке, чтобы вы знали, слон самое крупное четвероногое…

– Вытащите уже его! – не выдержала мать. – И дайте ему бренди.

– Обмахайте! Обмахайте его! – взвизгнула Марго и разрыдалась. – Он умирает, он умирает и даже не успел выполнить трюк.

– Воздуха… воздуха, – стонал Кралефский, пока его вытаскивали из сундука.

Весь в путах, со свинцовой перекошенной физиономией из-за бьющего в глаза света, он представлял собой жутковатое зрелище.

– Мне кажется, эти веревки и цепи ему несколько мешают, – заключил Теодор, как серьезный медэксперт.

– Вы, Теодор, его опутали, вы и снимайте, – сказал ему Ларри. – У вас ключ от всех замков, не так ли?

– Увы, я не помню, куда его положил.

– Господи, я знал, что им нельзя доверять такие вещи, – сказал Лесли. – Глупее не придумаешь. Спиро, у вас есть ножовка?

Они перенесли беднягу на диван и подложили ему под голову подушки. Открыв глаза, он беспомощно смотрел на окружающих. Полковник склонился над ним.

– Помните, я вам рассказывал про пигмея? – сказал он. – Глазные яблоки у него налились кровью.

– Да? – заинтересовался Теодор. – Это бывает, когда человека… э-э… удушают. В глазных яблоках лопаются кровеносные сосуды.

Кралефский издал отчаянный мышиный писк.

– Если бы он прошел курс факийо, – сказал Джиджи, – он бы мог задержать дыхание на несколько дней, если не месяцев, а то и лет. Но тут нужна практика.

– И тогда глазные яблоки не налились бы кровью? – полюбопытствовал полковник.

– Не могу сказать, – честно признался Джиджи. – Возможно, они бы только порозовели.

– У меня окровавленные глаза? – в страхе спросил Кралефский.

– Нет-нет, ну что вы, – успокоила его мать. – Послушайте, хватит уже о крови, вы его совсем запугали.

– Правильно, надо его отвлечь. Закончу-ка я свою песню, а? – предложил капитан Крич.

– Нет, хватит уже песен, – твердо сказала мать. – Попросите мистера Мага… или как там его… сыграть нам что-нибудь спокойное, и пусть все потанцуют, а мы пока распутаем мистера Кралефского.

– Прекрасная мысль, красотка, – отреагировал капитан. – Приглашаю вас на вальс! Самый быстрый способ познакомиться поближе.

– Нет, – холодно ответила она. – Спасибо, но я слишком занята, чтобы знакомиться поближе.

– Тогда вы, – обратился он к Лене. – Станем чуточку ближе в танце?

– Признаюсь, я люблю вальс. – Лена расправила грудь, чем доставила капитану очевидное удовольствие.

Мегалотополопулос бодро заиграл «Голубой Дунай», и капитан закружил Лену по залу.

– Трюк отлично бы сработал, если б доктор Стефанидес просто сделал вид, будто запирает замки, – объяснял Кралефский, пока осклабленный Спиро работал ножовкой.

– Конечно, – согласилась мать. – Мы все понимаем.

– Я всегда был… э-э… не слишком силен в… м-м… фокусах, – покаялся Теодор.

– Я чувствовал, как кончается воздух, а мое сердце стучит все сильнее. Это было ужасно, просто ужасно, – Кралефский закрыл глаза и дернулся так, что цепи на нем зазвенели. – В голове пронеслось, что я никогда отсюда не выберусь.

– Вы пропустили продолжение кабаре, – посочувствовала ему Марго.

Перейти на страницу:

Все книги серии Трилогия о Корфу

Моя семья и другие звери
Моя семья и другие звери

«Моя семья и другие звери» – это «книга, завораживающая в буквальном смысле слова» (Sunday Times) и «самая восхитительная идиллия, какую только можно вообразить» (The New Yorker). С неизменной любовью, безупречной точностью и неподражаемым юмором Даррелл рассказывает о пятилетнем пребывании своей семьи (в том числе старшего брата Ларри, то есть Лоуренса Даррелла – будущего автора знаменитого «Александрийского квартета») на греческом острове Корфу. И сам этот роман, и его продолжения разошлись по миру многомиллионными тиражами, стали настольными книгами уже у нескольких поколений читателей, а в Англии даже вошли в школьную программу. «Трилогия о Корфу» трижды переносилась на телеэкран, причем последний раз – в 2016 году, когда британская компания ITV выпустила первый сезон сериала «Дарреллы», одним из постановщиков которого выступил Эдвард Холл («Аббатство Даунтон», «Мисс Марпл Агаты Кристи»).Роман публикуется в новом (и впервые – в полном) переводе, выполненном Сергеем Таском, чьи переводы Тома Вулфа и Джона Ле Карре, Стивена Кинга и Пола Остера, Иэна Макьюэна, Ричарда Йейтса и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда уже стали классическими.

Джеральд Даррелл

Публицистика

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века