— Ну, что же, мысль заслуживает внимания. Но устав артели… Потребуется поправка. А это очень сложно. Продумайте всё. Внесёте предложение — попробуем поставить вопрос…
На другой день во время завтрака Шаров объявил:
— Сейчас поедем в город. В театр. Билеты куплены для всех.
— Для всего колхоза? — спросил Огнев. — Умно придумано!
— Приглашаем вас.
Огнев пошёл к телефону: хотелось, чтобы Сергей Макарович побыл с ними в театре. Ему полезно. Да и с Шаровым, может быть, скорее подружится.
Дружба Огневу казалась необходимой для дела, — у колхоза «Новая семья» есть чему поучиться. Сегодня они разговаривали о социалистическом соревновании между двумя колхозами, и Шаров обещал помогать во всём. Так пусть два председателя встретятся да потолкуют по-хорошему.
Дозвониться до Глядена было нелегко, но Никита Родионович упрямо крутил ручку старого аппарата и убеждал девушку на телефонной станции, что у него разговор сверхсрочный. Наконец, ответил знакомый женский голос. Огнев обрадовался:
— Тётя Нюра! Говорю я, Огнев. Никита Огнев. Да, да. Гощу в Луговатке. В Луговатке. Поняла? Поздравляю тебя с Новым годом! Хорошо мы встретили, хорошо! Товарищ Желнин здесь был. А сейчас мы едем в город, в театр. Ты скажи нашим: в город, мол, едут. К Сергею Макаровичу сбегай. Всё передай. Говорил, мол, что надо бы приехать туда. Прямо в город. Быстренько. Ты поняла меня, тётя Нюра? Пусть запрягает Мальчика и мчится. В театр. В новый театр. Ждать будем там. Дело задумано интересное и большое. Важное, говорю, дело! Беги скорее…
Когда он положил трубку, перед окнами уже стояло несколько пар лошадей, запряжённых в кошёвки и добротные сани. Кони нетерпеливо топтались на месте, сдерживаемые вожжами, и вскидывали головы. Весело позванивали бубенцы и колокольчики. Ветер играл лентами, вплетёнными в гривы и чёлки.
— Снарядились, как на свадьбу! — рассмеялся Дорогин.
— Что ж, садитесь за жениха, — ответил шуткой Шаров и предложил ему место рядом с Марией Степановной.
Тётя Нюра, сельсоветская сторожиха, вбежав в дом Забалуевых, запыхавшаяся, встревоженная, присела на лавку и хлопнула руками по коленям:
— Ох! Сердце зашлось! — Перевела дух и спросила у хозяйки: — Сам-то давно ли спит?
В то утро Сергей Макарович провожал гостей. Все они после его медовухи, которую он, прибедняясь, называл сладеньким кваском, едва держались на ногах, разговаривали громко, затягивали свои любимые песни, но тут же забывали слова.
Василия Бабкина всю ночь душила тошнота. Парень отлёживался на крыльце и обморозил уши. А утром ему «для поправки» влили стакан «ерша», и он опять осовел. Его вынесли на руках, уложили в сани. На улице, против дома Дорогиных парень приподнялся, сдёрнул шапку, хотел что-то крикнуть, но вывалился из саней. Встать не мог. При каждой попытке падал то на один, то на другой бок. А пьяные гляденцы потешались:
— Ползком добирайся, браток!.. Носом снег паши!..
Сергей Макарович был доволен: хорошо употчевал! И сам употчевался изрядно. Теперь в горнице похрапывал с таким лихим присвистом, что тётя Нюра высказала догадку:
— Знать, приснилось ему: коня погоняет! Сон-то в руку! Да, — подтвердила она. — В сельсовет по телефону названивали. Буди его, матушка, буди. Дело, говорят, самое екстренное. Пусть, говорят, в город едет.
Анисимовна бросилась в горницу, а тётя Нюра торопила её.
— Скорей буди, матушка! Сама знаешь, Макарыч не любит опаздывать. На все совешшания завсегда первым является. Не припоздал бы нынче. Чего доброго, нас с тобой завинит…
В дверях показался Забалуев и, протирая глаза толстыми пальцами, спросил:
— Что стряслось? Чего тревогу подымаешь, тётя Нюра?
— В город требовают. Явиться, говорит, сей же минут. На Мальчике велели скакать…
— Куда скакать?
Прямиком, говорит, в этот, как его… Ну, где представленья играют.
В театр? А что там такое? От кого распоряженье?
Да от… как его… Совсем из головы фамилия выпали… Ну, секретарь он, што ли? Самый набольшой в городе.
Неужели от Желнина?
— От него! Проздравил с Новым годом…
— Тебя проздравил? Сам?
— Явственно слышала…. И приказал тебе явиться.
— Мне говорили, он — в Луговатке, — недоумевал Забалуев. — Похоже — ты напутала, тётя Нюра.
— Ну и повесил бы телефон к себе в квартеру да сам бы и разговаривал, — обиделась исполнительная женщина и, стукнув ребром ладони по колену, выпалила: — Сказали: все там будут. И нашего Микиту вытребовали туда…
— Значит, что-то случилось… А может, заседание проводят? — забеспокоился Сергей Макарович — Анисимовна! Принеси-ка огуречного рассолу.
— Капустного испей, — посоветовала тётя Нюра. — Начисто смывает хмель…
Сергей Макарович давно привык к тому, что на всех заседаниях его избирали в президиум. Он даже твёрдо знал, когда назовут его фамилию. Много раз проверял и убедился, что после старого большевика Задорожного, участника боёв 1905 года, первое место всегда отводят ему. И, если бы этот порядок нарушился, он счёл бы за обиду и задумался бы: «А в чем тут загвоздка?..»