Сабриэль

Дыхание набирало силу, а вместе с ним в лицо постепенно возвращались краски, матовое дерево постепенно сменялось глянцевой плотью. Юноша закашлялся – и вырезанная из дерева грудь затрепетала, внезапно заходила ходуном: теперь он дышал тяжело и часто, точно спринтер после забега.

Глаза его открылись, и он встретил взгляд Сабриэль. Глаза красивые, серые, но мутные, расфокусированные. Юноша ее словно не видел. Он сжимал и разжимал пальцы, перебирал ногами – точно бежал на месте. Наконец спина его отлепилась от корабельного корпуса, он шагнул вперед и рухнул в объятия Сабриэль.

Сабриэль поспешно уложила его на землю, смущенно осознавая, что обнимается с нагим мужчиной, причем в обстоятельствах, разительно отличающихся от тех, что она когда-то воображала с подружками в школе или слышала от приходящих учениц, живших куда более приземленной и менее стесненной правилами жизнью.

– Спасибо, – произнес юноша, с трудом выговаривая слова, словно пьяный. Но вот он словно бы впервые разглядел девушку, точнее, ее сюрко и добавил: – Абхорсен.

И незнакомец уснул; уголки его губ чуть загибались вверх, насупленный лоб постепенно разглаживался. Теперь он выглядел моложе, нежели в виде носовой фигуры с застывшим выражением лица.

А Сабриэль все глядела на него сверху вниз, пытаясь не замечать невесть откуда накатившую непривычную нежность. Сходное чувство некогда заставило ее вернуть крольчонка Джейсинты.

– Надо бы принести ему одеяло, – неохотно проговорила Сабриэль наконец, гадая про себя, что, ради всего святого, на нее нашло и зачем она добавила к своим и без того сложным, непонятным обстоятельствам еще и эту ношу.

Похоже, теперь ей придется доставлять этого бедолагу в безопасное цивилизованное место, если такие еще остались.

– Я могу сбегать за одеялом, если уж ты никак на него не налюбуешься, – лукаво предложил Моггет. Кот так и терся о ее лодыжки, словно танцуя чувственную павану.

Сабриэль осознала, что и в самом деле глаз не сводит со спящего, и поспешно отвернулась.

– Нет, я сама схожу. Пожалуй, прихвачу заодно свою запасную рубашку. Может, и штаны кое-как налезут – мы вроде как одного роста. А ты, Моггет, оставайся на страже. Я быстро.

И она заковыляла прочь. Моггет проводил ее взглядом, затем обернулся к спящему. Неслышно подкрался, тронул розовым язычком знак Хартии на челе юноши. Знак вспыхнул, но Моггет не отдернулся – он смотрел и смотрел, пока символ не погас снова.

– Вот, значит, как, – пробормотал кот, втянув язычок и словно пробуя его на вкус.

Он вроде бы слегка удивился и не на шутку разозлился. Он снова лизнул знак и с отвращением помотал головой: миниатюрный Саранет на ошейнике тихонько звякнул, но как-то безрадостно.

Глава четырнадцатая

Серый безжалостный туман, клубясь, полз вверх, обвиваясь вокруг него, как цепкий плющ, оплетал руки и ноги, обездвиживал и душил. Он так плотно прирос к телу, что бежать возможности не было, так туго спеленал, что мышцам под кожей не двинуться, векам – не моргнуть. И ничего не видно, только темно-серые кляксы дрожат перед глазами, как нанесенная ветром пена в зловонном пруду.

И вдруг вспыхнул жаркий алый свет, и все тело взорвалось болью, что волной прокатилась от пальцев ног до мозга и обратно. Серый туман расступился, вернулась подвижность. Серые кляксы сменились размытыми красками, краски постепенно обретали четкость. Женщина смотрит на него сверху вниз… совсем юная девушка, в доспехе и при оружии, ее лицо… в синяках. Нет, не женщина. Это Абхорсен: на ней гербовая одежда, и колокольцы при ней. Но слишком молода… этого Абхорсена он не знал, даже среди членов семьи…

– Спасибо, – выговорил он; слова выбирались наружу, как мышь из пропыленной кладовки. – Абхорсен.

И он провалился в беспамятство: тело жадно приветствовало желанный настоящий сон, подлинное забытье и восстанавливающий душевное здоровье покой.

Он проснулся под одеялом и в первое мгновение запаниковал – плотная серая шерстяная ткань закрывала глаза и рот. Задыхаясь, он отбросил одеяло в сторону и расслабился: лица коснулся свежий воздух и тусклый солнечный свет, просачивающийся откуда-то сверху. Он поднял глаза и по красноватому отблеску догадался, что день еще только разгорается. Шахта сперва его озадачила – он не понимал, где находится, голова кружилась, мысли путались, но вот он оглянулся по сторонам и увидел повсюду высокие мачты, черные паруса и недостроенный корабль рядом.

– Усыпальница, – пробормотал он про себя, хмурясь.

Место он вспомнил. Но что делает здесь он? Совершенно голый под шерстяным походным одеялом?

Он сел, помотал головой. Голова болела, в висках пульсировало – точно на него тараном обрушилось тяжкое похмелье. Но он был уверен, что не пил. Последнее, что он помнил, – это спуск по ступеням. Рогир попросил его… нет… последнее, что вставало в памяти, – это мимолетный образ бледного, встревоженного лица под иссиня-черной челкой, выбившейся из-под шлема. Темно-синее сюрко с гербовым узором из серебряных ключей. Абхорсен.