Саботаж

В дамах проснулся интерес к новому знакомому. Темноволосая повернулась к нему, и на довольно простеньком лице обнаружились очки в железной оправе, придающие ей вид провинциальной гувернантки. Одета она была в серую юбку и кашемировый джемпер. Быстрым и наметанным взглядом Фалько определил, что она рассматривает его руки, а блондинка – рот. Так что той и досталась вторая его улыбка.

– Меня зовут Нелли. А это Мэгги.

Фалько снова учтиво наклонил голову.

– Вы впервые в Европе?

– Ну, что-о вы, – все так же певуче прозвучало в ответ. – На этот раз мы за две недели объездили все побережье – от Бреста до Бордо. Теперь возвращаемся в Париж.

– Туризм, как я понимаю?

– Правильно понимаете. – Блондинка продолжала оценивающе рассматривать его и, кажется, осталась довольна. Затем открыла сумочку, подмазала губы и показала на свободный стул: – Не хотите ли кофе пить с нами?

– С большим удовольствием.

Он пересел, устроившись с ней рядом и лицом к лицу – рано увядшему или, может быть, утомленному – к темноволосой. За сорок, определил Фалько, вероятно, старше своей спутницы. Несомненно, в юности была очень недурна, пока годы и тяготы жизни не иссушили. Блондинка, гораздо более свежая и сочная, была говорлива и подвижна, вела себя самоуверенно и непринужденно до степени развязности, как порой свойственно путешествующим за границей американкам из хороших семей. «Старыми деньгами» пахло от нее явственней, чем духами «Макс Фактор», и за ними угадывались лето в Новой Англии, зима на Лазурном Берегу, а меж одним и другим – каюта первого класса на «Куин Мэри». В сопровождении подруги и компаньонки в амплуа «бедной родственницы». На скатерти перед ней лежала книга. Обручальных колец Фалько не заметил ни у той, ни у другой.

– Вы в самом деле издаете «Гид Мишлена»?

В улыбке Фалько было не меньше тридцати восьми градусов тепла по Фаренгейту.

– Нет… Я вам бессовестно солгал. На самом деле я испанский идальго. И на досуге – тореро.

– Тореро?

– Естественно, – отвечал он не моргнув глазом.

– И коммунист в придачу?

– Конечно. У нас в Испании все такие. То быков бьем, то друг дружку.

– Да вы сумасшедший! – залилась смехом Нелли.

Мэгги серьезно смотрела на него сквозь стекла очков. От темных кругов под глазами лицо ее казалось скорбным. Фалько не удивился бы, узнав, что втайне, наедине с собой она пишет стихи. Наверняка пишет, решил он. Ну, или весьма вероятно. Боковым зрением он заметил название книги – «Гранд-отель»[19].

– Какой там ужас в Испании творится… – печально заметила Мэгги.

Фалько, сделав знак официанту, достал портсигар и открыл его перед соседками.

– Да уж, – ответил он.

Он вернулся в свое купе, приятно скоротав часок в непритязательной болтовне и легком флирте с Нелли – чтобы инструменты не тупились, это средство было не хуже любого другого. Повесил пиджак на вешалку, отстегнул запонки, закатал рукава сорочки и умылся холодной водой, предварительно убедившись, что пистолет лежит в тайнике и все в порядке. Потом опустил откидной столик, выложил на него сигареты и зажигалку и погрузился в чтение досье на Лео Баярда.

Француз, сорок два года. На Первой мировой был офицером; успешный журналист и писатель – романы «Нечего рассказать» и «Забытый окоп», получивший Гонкуровскую премию, упрочили его репутацию левого интеллектуала. Сторонник и почитатель Советского Союза, посвятивший ему на съезде писателей пламенный панегирик. По мнению безвестного составителя досье, Баярд не столько разделяет коммунистическую идеологию, сколько увлечен практической стороной вопроса: этот деятельный, энергичный, страстный человек восхищается сталинским режимом, в котором, не замечая недостатков, видит одни достоинства – видит и воспевает. Первые бои в Испании подали ему идею создать авиачасть, сражающуюся на стороне Республики. И через полгода в состав Народной армии вошли двенадцать самолетов его эскадрильи, в которой числилось пятнадцать пилотов и восемь механиков – людей разных национальностей. Боевые вылеты совершал и сам Баярд, что весьма укрепляло его легенду. Сейчас в Париже он пожинал лавры, писал резонансные статьи в поддержку республиканцев и метил в кресло министра культуры в правительстве Леона Блюма.

В досье имелись фотографии, и Фалько принялся обстоятельно их рассматривать. На одной Баярд с трибуны произносит речь перед московскими писателями. На другой сидит в парижском кафе «Дё маго» в компании советского кинорежиссера Сергея Эйзенштейна. Третья сделана на авиабазе: высокий сухопарый Баярд снят во весь рост: руки в карманах, сигарета во рту, пилотская куртка на плечах, волосы взлохмачены ветром, глядит в объектив – и на весь мир – с аристократической надменностью. Фалько невольно улыбнулся, вспомнив, как аттестовал адмирал воздушного паладина Республики – «свиристелка самовлюбленная».