Сабля, птица и девица (СИ)

Ибрагим подумал, сказать или не сказать Оксане, что немцы знают, что она ведьма. И решил не говорить. Если они сами скажут сразу, и Оксана передумает с ними срочно уезжать, то состояние дел возвращается на исходную позицию. Плохую, но не критическую. Если они сразу не скажут, а Оксана узнает, что они знают, когда-нибудь в пути, то… и шайтан с ней. Немцы ее ведьмой купили и на Ибрагима в обиде не будут.

В незаметном уголке покупатели передали продавцу узелок с деньгами. Ибрагим даже развязывать и пересчитывать не стал.

— Если что, я вас не видел, вы меня, — сказал он, — Она сама от меня сбежала, сама к вам прибилась.

— Лады, — кивнул Ласка.

Оксана сбросила татарский халат, под ним оказалось греческое платье. И сменила плотно обвязанный вокруг голову татарский платок на более свободный русский. Не простоволосой же ходить, тем более, в церковь. С собой она несла небольшой заплечный мешок, и в нем обязательно должны были лежать какие-нибудь штаны. С той встречи на рынке Ласка Оксану не видел, но Ибрагим любезно передал, что держаться в седле она умеет.

Ласка рассчитал время так, чтобы благословиться в путь, не спеша подняться в Кырк-Ор, дойти там до еврея с лошадьми, оседлать лошадей, подогнать стремена под Оксану. И еще посидеть на дорожку по русскому обычаю до тех пор, пока муэдзин не позовет правоверных на молитву, чтобы выехать сразу перед тем, как стражники закроют ворота на время намаза.

От предвечернего намаза до заката три часа. На свежих конях, если не гнать, но поторапливаться под уклон, как раз можно спуститься в Чембало. Ибрагим обещал, что ночью ведьму еще не начнут искать. Начнут хорошо если утром, и то не с рассветом. С путешественниками, которые в Бахчисарае ничем не прославились, могут и не связать. Подумают, куда Оксана могла подеваться. Ведь не обязательно в Чембало. Может быть, в Инкерман. Может быть, в Акмесждит, где живет калга-султан. А может и просто на север, чтобы степью уйти на Русь, но это совсем отчаянной надо быть.

У входа в церковь на каменной площадке встретили знакомцев Бельского.

— Попался, московский лазутчик, — сказал Василий и ткнул пальцем в Ласку.

— Сам ты московский лазутчик! — возмутился Ласка.

— По-русски заговорил, да еще с московским аканьем? — добавил второй знакомец.

— Я у султана на службе, на той неделе из Истанбула приехал.

— Помню-помню. На той неделе за нами от церкви до самых ворот шел.

— И что?

— И все. Попался ты. Султану он служит, соври попроще.

— Кто кому попался, — Ласка положил руку на саблю, — Вы тут кто такие, чтобы на православный люд лаять? Не говори, что хану служите, не поверю.

Вольф неосознанно тоже потянулся к оружию, и спалился.

— Опа! — сказал Василий, — Немец, смотрю, тоже за тебя, не просто попутчик?

Оксана, которая шла между мужчинами, посмотрела на одного, на другого, и тоже попала под подозрения.

— И девица с ними, — сказал второй, — Не пройти ли нас всем к Семену Федоровичу?

— Вы в Крыму никто и звать вас никак, — сказал Ласка, — Сейчас кликну стражу…

— Кого кликнешь?

Ближайшие люди, которых можно назвать «стражей» это часовые на воротах Кырк-Ор и охранники в тамошней тюрьме. Специальных же людей для охраны порядка в патриархальном татарском обществе не полагалось. Как, впрочем, и в русской деревне, даже в большой. Случись кому натворить нехорошего, его хватали неравнодушные прохожие и тащили на правеж к местным уважаемым людям. Вполне работоспособная система охраны порядка там, где народу немного и большинство местные.

— Крови вашей проливать не хочу, — сказал Ласка, — Дайте по-хорошему пройти.

Стоит схватиться за саблю первым, и сразу будешь виноватым для всех вокруг. Они тоже это понимают. Только они вон какие здоровые. Мало не как братья Петр и Павел.

— А не дадим, то что?

— Пойдем другой дорогой, время есть, — шепнул Вольф по-немецки.

— Не дадут, — ответил Ласка, — Готовься на кулаках.

Знакомцы Бельского надвинулись вплотную. Как назло, никто не спешил ни вверх, ни вниз. Здесь вообще никто никуда не спешит. Люди, шедшие по своим делам, в основном, христиане, останавливались посмотреть и совершенно закупорили проход и вверх, и вниз.

— Морду набью, — сказал Ласка.

Мелькнула мысль, что для татар и вообще для правоверных мордобой — совершенно непристойное деяние, примерно как богохульство или матерное оскорбление. Бить людей по лицу им запретил не то Аллах, не то Пророк. Вот бороться татары умеют, не отнимешь. Как отнесется люд вокруг? Не схватят ли?

Василий, державший правую руку на рукояти сабли, а левую на ножнах, ударил наотмашь, тыльной стороной ладони в лицо. Ласка увернулся. В недалеком детстве его учил драться не только отец, но и братья, поэтому он отлично представлял, чего ожидать от тяжеловесов.

Тут же шагнул вперед и с поворотом вбил левый кулак Василию под ребра. Костяшками нельзя бить в твердое, а в мягкое можно и нужно. Сразу с правой такой же удар и шаг назад. Правда, не успел. Василий выбросил вдогонку левую руку и сгреб в пятерню кафтан на груди.