Сабля, птица и девица (СИ)

— Неужели прямо по городу слухи ходят? Каждому встречному-поперечному весь базар уши заливает? — не поверил Ибрагим, — Я бы знал.

— Слухи по городу не ходят, — успокоил его немец, — Но если правильно выбрать тетку, начать разговор с того, что мы твои друзья, а Оксана ведьма, то можно слово за слово и просветиться, что у тебя за стенами происходит. Что интересно, хан, говорят, до сих пор про ведьму не знает. Как это, Ибрагим?

— Да вот так, — вздохнул Ибрагим и подумал, что если не берут, то можно расслабиться и пожаловаться на жизнь, — Все верно. Из-за этой Оксаны старшие жены вусмерть перессорились, а вслед за ними и остальные бабы. Одним она что-то полезное колдует, травы какие-то варит, зубы заговаривает и все такое. Другие и сами ведьмиными услугами брезгуют, и со всего гарема того же требуют. Ее только к малым детям не подпускают и к хану. Боятся. Православному, чтобы развестись, надо чуть ли не патриарху челом бить. А правоверному пару слов сказать и ненужную жену за ворота выставить. За полгода все бабы пересобачились настолько, что хан в новом дворце пару недель не появлялся. В старый дворец переехал со всеми делами, со всеми бумагами и даже казну забрал. Хорошо еще, что Сахиб-Герай не домосед, а то бы еще по весне так вышло. За полгода от силы пару месяцев в столице был.

— Ты бы взял ее и продал занедорого.

— Я бы продал… — Ибрагим тяжело вздохнул.

— Но боишься, что тебя те бабы съедят, которым она нужна, — усмехнулся Вольф.

Понятно, что положение Ибрагима не такое уж безнадежное. Но перехитрить баб в бабьем царстве у него не хватало ума, потому что тут нужен такой специфический ум, который у редкого мужчины бывает. Чтобы принять суровое мужское решение, не хватало того, что делает мужчину мужчиной. А чтобы всех по-хорошему помирить, нужно большое доброе сердце, но евнухи смотрят на женщин как лисица из басни на виноград. Но, когда в деле ведьма, то может не сработать ни первое, ни второе, ни третье. Первейшее свойство ведьм — крутить мужчинами. Легче всего недостаточно мужественными мужчинами, но и эпические герои, бывает, на ведьмины хитрости попадались.

— Горе мне, горе! — Ибрагим поднял глаза к небу, — Зачем ты послал мне это несчастье, о Великодушный и Милосердный!

— Так отпустил бы, и пусть бежит, куда глаза глядят, — продолжил Вольф, — Тебя сильно накажут, если ведьма сбежит?

— Предлагал, — вздохнул Ибрагим, — Отказывается.

— Прямо отказывается? — удивился Ласка.

— Куда отсюда русской девице одной бежать? За околицей змей с собачьей головой ходит. Мимо змея пройдешь, так дальше пастухи, за ними Перекоп, за ним Дикое Поле. Не пройти и не проехать. Морем еще хуже. Как одна девица без мужчины на корабль сядет?

— Легко, — сказал Вольф, — Надо ей покупателей заморских найти. Красивых и богатых. Чтобы сразу с базара в Чембало, на борт и поминай, как звали. В гареме скажешь, что только что тут была. Пару дней баб подурачишь, потом розыски начнутся. Спишешь, что ведьма, что сбежала. А что не видел никто, так ищите у змея с собачьей головой в брюхе. И все, что тебе за нее дадут, себе в мошну положишь, а не в казну, которая у тебя под отчет.

— Слушай, немец, ты думаешь, мне самому это в голову не пришло? Почему я вам так легко ее показываю? Как раз потому, что вы заморские.

— И не первые.

— Даже не вторые. С месяц назад венецианец приценивался. Не приглянулся. Оксана ему говорит, ведьма, мол, я, сглаз и порчу навожу. Он перекрестился и ушел.

— Десять хасене, — сказал Вольф.

Наступила пауза.

— Восемьдесят, — выдохнул Ибрагим.

Вот теперь начался торг. Но не базарный, со скороговоркой, размахиванием руками, очернением товара и призыванием в свидетели прохожих и Аллаха, а аргументированный, с неспешными глотками чая из пиалы и просчитыванием других вариантов сделки.

— Тридцать хасене? По рукам? — выдохнул Ибрагим.

— Двадцать восемь — последняя цена, — сказал Вольф.

— Двадцать девять, — ответил Ибрагим, — И то из большого-большого уважения.

— Без ножа режешь. Двадцать девять.

Денег оставалось маловато, но приемлемо. Одолжить лошадей до Чембало, да нежадному корабельщику за перевоз заплатить. Правда, в Истанбуле, как в центре мира, можно продать все, что угодно. Хоть московскую шубу.

— Боязно мне, — сказал Ласка по-немецки, — Нутром чую, что-то пойдет не так.

— Я предупреждал, — ответил Вольф, — Ведьма, она ведьма и есть. Решай сейчас, может, другую девицу купим? Крым большой.

— Не в ведьме дело. Он же попросит деньги отдать как честные покупатели, а потом забрать девицу и бежать как воры.

— Снявши голову, по волосам не плачут. Султан сказал из гарема, гарем один, девица на продажу одна. Можем через стену прыгнуть, другую украсть.

— Нет. Решили, что воровать больше не будем.

— Вернемся в Истанбул, заработаем как-нибудь недостающее, выкупим саблю. И напрямую к Чорторыльскому.

— Меня в Риме брат названный ждет, а во Франции сводный. В Вене батин друг Нидерклаузиц за доклад про коня двадцать золотых авансом дал. Как я потом им в глаза погляжу?