С высоты птичьего полета

Непосредственно над нами угнездилась семья «полковника энкаведе». Обывательская часть нашего двора ни минуты не сомневалась, что принадлежность к НКВД ставила человека в положение вне всяких сравнений и категорий. Казалось, что и он сам – «полковник энкаведе» – чувствовал себя как бы на пьедестале. Глава семьи Золотов Михаил Сергеевич всем ходом своих дел был отделен от дворовой жизни. Уходил он рано, приходил поздно. Двигался очень прямо, ни на кого не глядя и будто обратив взгляд внутрь себя. Лицо в крупных оспинах, серое, включая глаза и губы; костюм тоже светло-серый. Позднее – серая форма. Соседи, даже полунамеком боящиеся снизить высокий уровень «полковника энкаведе», потихоньку пытались проведать, произнес ли он хоть единое словечко в пределах двора. Ну, естественно, особый интерес вызывал вопрос о способе общения полковника с членами семьи. Увы, и тот и другой вопрос так и остались одной из нераскрытых тайн нашего двора.

А между тем, жена у Михаила Сергеевича была статная красивая сибирячка с веселыми синими глазами, крупными белыми зубами и толстой русой косой вокруг головы. С соседями у нее были легкие улыбчивые отношения, но все больше по поводу развешивания белья на чердаке или выбивания ковров во дворе. С мамой же она вела долгие беседы о цветах. Она рассказывала, какие цветы росли в саду ее родителей где-то в Сибири, а мама ей – о крымской белой акации, о желтом дроке и розах из симферопольского сада ее юности. Нередко по вечерам, в отсутствие мужа, Зинаида Ивановна протягивала через всю квартиру шланг и поливала выращиваемые мамой вокруг дома цветы. В такие вечера благоухание маттиолы, резеды, вербены и табака было особенно мощным. Казалось, будто во влажном вечернем воздухе идет ожесточенная борьба между цветами за овладение дворовым пространством. В воздухе возникала фантастическая симфония запахов, порождавшая странные грезы… Подходили люди с улицы, облокачивались о забор и, закрыв глаза, предавались неожиданному и, можно даже сказать, противоестественному покою и нежности…

Тем временем внутри квартиры «полковника экаведе» назревало «событие». Увлеченная поливом цветов, супруга полковника упускала из виду свою свекровь, чего делать было ни в коем случае нельзя. Эта свекровь была еще одним секретом золотовской семьи. О ней вообще-то не было ничего известно: она не появлялась во дворе, не сидела у окон, ни с кем не разговаривала – даже через дверь – и потому довольно долгое время никто и не подозревал о существовании этого лица в квартире энкаведешника. Впервые, впоследствии регулярно повторявшееся, «событие» произошло, видимо, незадолго до войны – прекрасным летним вечером. Мама и Зинаида Ивановна в четыре руки поливали дальние и ближние подступы к цветам. Соседи и случайные прохожие, привалившись к невысокому заборчику, вытягивали носы и раздували ноздри, стараясь до самых глубин пропитать себя дивными ароматами, а я, демонстрируя начатки эстетизма, следила за бесконечными вензелями, которые выписывали ласточки на фоне гаснущего заката.

Внезапно что-то темное, тяжело обрывая дикий виноград, оплетший стену и терраски обоих этажей, и ломая хрупкие стволы рыжих лилий и бледно-сиреневых ирисов, росших прямо под террасками, опустилось почти у самых моих ног. Это не было ни птицей, ни зверем, это было что-то гораздо большее – что отчасти напоминало человека. Вместо тела на земле распростерлось зимнее пальто с большим котиковым воротником, из которого прямо на меня смотрели два тусклых темных глаза. В них не было страха или страдания, не было интереса или хотя бы любопытства – в них не было ничего. Но они были живыми и в упор неотрывно смотрели на меня. Пальто не двигалось и не подавало признаков жизни. Ужас охватил меня. Дикие вопли и бессвязные крики: «Упало! Упало!!!» – грубо разорвали нарождавшуюся связь природы и человека.

Зинаиду Ивановну в мгновение ока выметнуло на балкон – внизу лежала свекровь и, все так же не мигая, смотрела вверх – теперь уже не на меня, а на сноху. С криком: «Мама! Мама! Что же вы наделали!» – Зинаида Ивановна бросилась вон из квартиры, в то время как моя мама, втайне гордящаяся своим незаконченным медицинским образованием, пыталась привести лежащую в чувство. Оживлять, оказывается, свекровь не требовалось: сознания она не теряла. Как раскрылось позднее, у нее вообще не было сознания – она была «сумасшедшей», что, по понятиям нашего двора, было наивысшим позором.

У свекрови ничего не сломалось, не разбилось и даже не свернулось – она была совершенно целехонькая. И поставленная общими усилиями на ноги, молча и неприязненно смотрела на участливых доброхотов. Горестно приговаривая: «Мама, мама! Зачем же вы так! Что же вам неймется!» – Зинаида Ивановна уводила мертвоглазую старуху домой на второй этаж. И все то время, что происходило «событие», из окна квартиры энкаведешника в небо бил играющий последними лучами солнца фонтан.