С высоты птичьего полета

Не без душевного трепета поднимаюсь я на второй этаж дома-визави. Когда-то до войны в угловой квартире – вернее, в одной из двух ее комнат – жили тетя и племянник. Племянник был моим ровесником, и звали его Стасик, а тетю – Пава. Диковинные имена для нашего дворового заповедника. Стасик, Станислав – что-то нездешнее, может быть даже «заграничное», мнилось мне в этом имени. Да и Пава в качестве женского имени представлялось странным. Вряд ли о тете Паве у Пушкина было в «Царе Салтане»: «А сама-то величава, выступает будто пава…». Что-то мало похоже это на Стасикову тетю. Она, уж если так говорить, скорее на ходулях шагает, а не выступает. Был до войны в соседнем дворе, где «графиня», один человек – ходил на ходулях – таких длинных палках с перекладиной для ног.

И мне, и маме чрезвычайно хотелось, чтобы мы со Стасиком вместе играли. Мама считала и тетю, и племянника выходцами из «интеллигентной среды». И даже больше – из поляков. Одно это могло взволновать мою романтическую душу. Мне не доводилось видеть еще ни одного иностранца. В самом Стасике, как и в его имени, было действительно нечто иноплеменное. Да ведь и на каком языке они разговаривают? А вдруг по-польски? Как быть тогда?

Несмотря на множество подобных вопросов и на видимую нерасположенность тети Павы крепить дружеские связи с ближними и дальними соседями, мое знакомство со Стасиком представлялось вполне реальным. Стасик был во дворе моим единственным ровесником – с кем же мне тогда и играть, как не с ним.

По воскресным дням тетя Пава выходила со Стасиком во двор погулять. Выглядело это таким образом. Тетя Пава, жестко распрямив спину и надев большие очки, читала книгу, стоя в непосредственной близости от своего подъезда. Стасик, сияя синими очами и мытыми розовыми щеками, с косым пробором в густых волосах, в чистенькой курточке и с большим бантом под подбородком также стоял, держа спину параллельно стене, рядом с тетей Павой. В руках он держал иногда самолетик, а в другой раз воздушный шарик. Ни тот, ни другая не двигались.

Освещенная ярким утренним солнцем неподвижная пара у стены противоположного дома вызывала в мамином сердце сострадание к «несчастному мальчику, у которого и так печальное детство… растет без родителей…». И мама начинала выпроваживать меня во двор: «Пойди поиграй со Стасиком – ему же совсем не с кем поговорить». Мне и самой очень хотелось поговорить со Стасиком. В голову, правда, не приходило, о чем бы это можно было с ним разговаривать. К тому же и сомневалась я, умеет ли он играть в «классики» или «салочки» – ведь он поляк. А, может быть, он и не поймет меня… Сомнения терзали мою алчущую знакомства с иномирянином душу. Наконец, выставленная мамой во двор, подхожу к тете Паве.

«Здравствуйте. Можно мне поиграть со Стасиком?». Холодно оглядев меня поверх очков, тетя Пава милостиво позволяет. «Только убедительно прошу не бегать, не прыгать и от меня не отходить». А что же тогда делать?

«Ты ходишь в детский сад?» – спрашиваю я Стасика. «Да», – слишком кратко и безо всякой интонации отвечает он. «А почему же я тебя там не вижу?» – «Я хожу в специальный детский сад».

Меня возят на машине в детский сад, который, как я полагаю, один для всех детей. Но, кажется, Стасику хочется развеять мое невежество, и он с выраженным превосходством говорит: «Это интернат для детей работников Коминтерна…». Он даже не успевает договорить фразу, как бдительная тетя Пава хватает племянника за руку: «Стасик, нам давно пора домой. До свидания, девочка».

Обиженная я бегу домой и со слезами пеняю маме: «Зачем ты меня заставила идти играть со своим Стасиком… Он не умеет играть… И тетка его злая… И вообще они не хотят со мной дружить. Никогда больше не пойду к их дому…». Утешая, мама дает мне понять, что в жизни этой семьи есть тайна, которая разъяснится, когда я подрасту. Коминтерн, конечно, разъяснился. Еще в школе – на уроках истории. А вот со Стасиковыми родителями так и осталась полная неясность.

Как и мы, тетя и племянник уехали во время войны из Москвы и так и не вернулись больше в свою комнату. Однако Стасик меня не забывал, как выяснилось много позже, когда он окончил Архитектурный институт, а я университет. Как-то в начале осени он, без всяких предуведомлений, позвонил по нашему еще довоенному номеру и предложил встретиться во дворе между нашими домами.

Признаться, я тоже нет-нет да и вспоминала красивого неподвижного мальчика из моего детства. Почему-то была уверена, что без тетки мы смогли бы найти о чем поговорить и, кто знает, может быть, стали бы даже друзьями.

Ожидая часа встречи, я волновалась – все пыталась представить облик Стасика, как будем здороваться: за руку или легким кивком головы… Вспоминались дворовые пересуды, будто бы тетя Пава не разрешала Стасику ни до чего дотрагиваться, чтобы не заразиться. Таким ли послушным он остался…