С улыбкой хищника

– Да, она так сказала. Хотя можно ли ей верить, ведь она пережила нападение, ее чуть не убили. Может ей это привиделось.

– Может быть, – согласился Громов, он о чем-то вспомнил, а потом сказал, – когда умер Борис Иванович, пропал его телефон, никто не мог его найти.

– Надо было на станции определить его местонахождения, – предложил капитан.

– Уже сделали. Телефон был отключен.

– Тогда ясно, – ответил Жаров. – Все это какая-то чертовщина, не находите.

– Вот мы и должны с тобой, – Громов посмотрел в юные глаза Жарова, – отыскать преступника. С этих пор это дело никому не давать, держи все в тайне, даже от начальства. Я с ними поговорю. Все, что касается этого дела, докладывай лично мне и никому более, ясно.

– Ясно-то, ясно, – ответил капитан, – но из-за чего такая секретность?

– Я предполагаю, что оно имеет отношение к безопасности президента.

– Ого!

– Да, и поэтому ты теперь мой лучший друг, как в былые времена. Все докладывать только мне, лично.

– Ясно. Я читал в газетах о президенте, о том, что он куда-то исчез. Это как-то связано?

– Да, да, связано, – небрежно бросил Громов. Он вдруг вспомнил о дневнике покойного Бориса Ивановича. Ведь тот, перед смертью, о чем-то хотел предупредить.

Громов попрощался с капитаном и поднялся на второй этаж в надежде поговорить с Людмилой Федоровной и еще раз почитать дневник покойного. Спустя три часа, когда Громов находился в кабинете Бориса Ивановича, перелистывая его дневник, позвонил мобильный телефон. Звонил капитан Жаров. Голос его звучал так, как у человека, нашедшего давно потерявшуюся вещь. В его голосе слышна была отдышка.

– Мы обнаружили, точнее собака взяла верный след, тело.

– Чье тело? – удивился Громов.

– Тело покойного Бориса Ивановича, – ответил капитан. – Оно почти не разложилось. Он выглядит, как будто его хоронили сегодня утром.

– В самом деле? – удивился Громов. – А его могила?

– Тело обнаружено на его могиле, будто он шел к ней. Могила разрыта, рядом мы обнаружили лопату, кто-то рыл землю.

– Нужно срочно прочесать всю местность, – предложил Громов.

– Уже делается. Пока мы встретили только троих подозреваемых: двое рабочих, они приезжие, но живут у охранника кладбища, строят одну из местных дач, я проверял.

– Так, а третий?

– Это какой-то студент, негр из Африки. Он учится в Москве, а здесь живет у одной бабки. Я ходил к ней. Все верно, он снимает у нее комнату. В комнате только книги, ничего подозрительного.

Тем ни менее, слова «ничего подозрительного» не подействовали успокаивающе на бдительность опытного сыщика и разведчика. Громов вспомнил один из эпизодов Бориса Ивановича, описанного им в дневнике. Там говорилось о странном темнокожем африканце, обладавшем гипнотическим взглядом. И хотя это были лишь воспоминания, написанные, возможно, нетвердой рукой, и появившиеся в странном сне автора строк, но Громов не упустил этого из виду. Он рылся в голове, как порой роются хозяева дома в захламленном чулане, пытаясь отыскать нужную им вещь, затерянную когда-то. Он вспомнил слова пострадавшего лейтенанта Николая Сивцова, поведавшего ему странный, если не зловещий, сон, в котором ему привиделся образ чернокожего мужчины. Возможно, он пытался в мучительных порывах найти объяснение, то единственное, которое могло помочь ему выбраться из тюрьмы, и объяснило, в первую очередь, ему самому провалы в памяти. Лейтенант Сивцов держался за тот образ из сна, который снился ему в тюрьме, как за единственный спасательный трос, брошенный ему провидением или сновидением, для его же спасения из неприятной ситуации, в которой он оказался. Эти два случая, вынутых разными людьми из своего возбужденного сознания, удивительным образом были схожи видением черного человека. Возможно, их больное, воспаленное воображение играло с ними злую шутку, демонстрируя темнокожего мужчину, как порой бывает с людьми, чей мозг устал, воспалился от тягостных переживаний. Вот им и померещилось. Их возбужденное сознание выдало проекцию какого-то монстра, охотившегося за ними. «Память до конца не исследована, а сознание занимает лишь малую часть спящего мозга – только лобные извилины, – размышлял Громов. – И лишь узкая полоска нейронов, отвечающая за наши чувства, как слепец, спотыкаясь о неведомое, освещало темные и глубокие тайники скрытой памяти». Но все же, несмотря на все предрассудки, он, как опытный сыщик и бывалый разведчик, не мог пройти мимо всех тех странных обстоятельств, которые окутывали какой-то темной стеной, пока еще необъяснимые случаи. Количество вопросов в этих делах увеличивалось, число ответов оставалось неизменным.

– Что с этим темнокожим мужчиной? – спросил Громов, размышляя о случившемся.

– Мы его отпустили, как и тех двоих рабочих, – ответил Жаров.

– Вы знаете, где он учится?

– Нет, – капитан осекся, а после непродолжительной паузы, продолжил. – Кажется, на каком-то иностранном факультете.

– Вся ясно, – сказал твердым голосом Громов, словно его внезапно разбудили. – Слушай меня внимательно, Жаров, этого темнокожего парня, студента, нужно найти.

– Он вернется, мы его и возьмем, здесь же он снимает …