С тобой навсегда

Татьяна Ковалёва С тобой навсегда

Часть первая

Яблочко с яблони

«Я сегодня опять встречаюсь с этим ничтожеством. Зачем?.. Пустой вопрос. Я на него давно уже ответила. И все же задаю его себе вновь и вновь. Зачем встречаться с человеком, которого презираешь? К которому не испытываешь хоть сколько-нибудь теплых чувств? Быть может, от отчаяния: не за горами уже и тридцать, а ты все одна. А может быть, в надежде, что ничтожество перестанет быть ничтожеством? Хотя надежда эта весьма призрачная: уж если ничтожество сложилось, то обратного развития не будет. Мой молодой дядя Ричка, знаток и ценитель фольклора в любых проявлениях, любит повторять расхожую мудрость: «Уж если ты дурак, то это надолго!».

Ах, Ричка! Как мне порой не хватает тебя, твоего острого, всегда иронически настроенного ума!

Но вернусь к ничтожеству…

Почему я не расстанусь с ним? Почему позволяю ему виснуть на моих руках? Отбросив всевозможные «может быть», глядя честно себе в глаза, в душу, могу сказать: не пускаю это ничтожество по боку лишь потому, что оно очень удобно. Это ничтожество услужливо, предупредительно, внимательно, щедро, неглупо, необидчиво. Это ничтожество катается по Питеру и окрестностям на роскошном новом «мерседесе», имеет в центре города квартиру в семь комнат (с мамой и двумя служанками), а за городом — дом, настоящий двухэтажный особняк с сауной, каминным залом, подземным гаражом и другими весьма приятными нужностями. Еще у ничтожества есть кошелек — такой большой и толстый, что даже не лезет в обычный карман. На заказ нужно пришивать карман для этого кошелька.

И если быть честной до конца, то все сомнения мои — быть с ним или не быть с ним — следует рассматривать в несколько ином свете — продаться ему или не продаться ему?

Другая бы продалась без раздумий, ухватилась бы за кошелек и на само ничтожество глядела бы всю жизнь сквозь пальцы — своею бы жизнью жила рядом с ничтожеством, пользовалась бы благами в собственное удовольствие и с легкой душой. Окружила бы себя приятным обществом, завела умного любовника.

А я не могу так! Мне Сережа не дает… Меня постоянно одергивает светлая память о нем…

Но не нужно об этом сейчас. Не нужно поминать Сережу рядом с ничтожеством. И потом, думается мне, слишком уж часто я тревожу в памяти его образ — так часто воссоздаю мысленно его черты, что они с каждым годом становятся все бледнее и бледнее, — как будто исчерпывается некий потенциал памяти. И уже не оживляют образ даже фотографии. Только во сне иногда он приходит. Но какой-то не такой — не как в жизни. Вроде он, а вроде и не он. Я чувствую, что это он, а глаза видят другого человека, похожего.

Еще о ничтожестве…

У него есть яркая черта — настойчивость. В приложении к моей персоне она проявляется в неотвязчивости, навязчивости, назойливости, прилипчивости… Этот человек — как клей. Прилипнет к руке и не отпускает; начинаешь его «оттирать» — он к другой руке липнет. И не отмыть. Не стряхнуть, не отмазаться. Вот и в мысли мои проник, прилип к мыслям. Как умудрился это сделать? Как напустил сомнений в мои раздумья? О, совсем просто — так поступали с женщиной издревле, если хотели добиться ее расположения: окружали благами, возможностями, искушениями! А этот человек в искусительстве преуспел! Не иначе наставник его — Змей из райского сада.

Но я вот возьму и не буду сейчас думать о нем. Отделаюсь от липучки. И вымою руки в Неве.

По гранитным ступеням я спускаюсь к самой воде, присаживаюсь на корточки и ополаскиваю руки. Я как бы совершаю обряд очищения. И мне становится легче: тревоги мои и сомнения уносятся рекой к морю. Я вздыхаю облегченно. И просветленно думаю: ничто не связывает меня с ничтожеством, в отношениях наших нет ничего серьезного. Я — молода, у меня все впереди. Зачем я вообще унижаю себя?

Поднимаюсь опять на набережную, останавливаюсь полюбоваться на реку, на город. Опираюсь руками на гранитный парапет. Камень теплый. Сегодня жаркий день. А солнце бывает расточительным даже в этих северных широтах.

Вид на город прекрасен.