С.С.С.М.

В этот день гостеприимное семейство проявило к Краслену столько внимания, что к вечеру он порядком устал от неустанной заботы. Сиделка, обычно смотревшая на больного как на бессмысленный манекен, простой источник заработка, соизволила поговорить с ним о погоде. Заглянул и сам барон. Он осведомился насчет здоровья Курта Зиммеля и как бы невзначай завел разговор о политике: видимо, проверял, насколько раненый лоялен фашистскому режиму. Краслен, понятное дело, прикинулся рьяным поклонником Шпицрутена. О семье, дате рождения и прочих личных данных Курта, неизвестных Кирпичникову, Пшик, по счастью, почти не спрашивал.

Не давал покоя и Ганс. Сначала он снова донимал Кирпичникова рассказами о своей собаке, которую отец не разрешил привести в комнату к больному, о братьях, готовившихся к мировой агрессии, приятелях, учителях, турпоходах и о том, что скоро перейдет в специльную закрытую школу, расположенную в старинном замке в горах.

— Там учат тако-о-о-ому! — вдохновенно трепался мальчишка. — Кстати, ты случайно не поможешь мне справиться с домашним заданием? Если «на нашей улице жили двадцать инородцев, но семь из них мы выгнали, то насколько чище станет улица после того, как мы выгоним остальных, если каждый инородец в день производит триста граммов отходов?»

После того, как Краслен решил ему задачку, Ганс приволок настольную игру «Брюнеция завоевывает Ангелику», разложил ее на одеяле у больного и потребовал непременного участия в эпохальном сражении. Кирпичников не очень хорошо уяснил правила: воспользовавшись этим, мальчишка заставил его играть за Ангелику и привел фашистов к победе несколько раз подряд, чем был жутко доволен.

Впрочем, внимание Кунигунды не шло в сравнение ни с чем. Она проводила возле Краслена все время, если только не ела, не спала, не переодевалась (а это модница проделывала довольно часто) и не болтала в соседней комнате по телефону. Теперь, зная, что больной за стенкой слышит, она не говорила с подругой о своей влюбленности так откровенно. Впрочем, если бы Кирпичников и не подслушал того разговора, он все понял бы по глазам юной брюннки. С таким восхищением на него не смотрели ни Джессика, ни Бензина.

Именно с помощью Кунигунды сделал через несколько дней Краслен свои первые шаги после аварии. К тому времени классовый инстинкт уже начал притупляться: пролетарий несколько раз ловил себя на том, что фашистская семейка кажется ему милейшими заботливыми людьми. Заставая у себя в голове эту вредную идею, он старался гнать ее подальше, но невольно расслаблялся все больше и больше. Он уже привык ежедневно слушать фашистские марши и передачи о «расовой гигиене» из «Телефункена», привык лицезреть расставленные здесь и там изображения Отто Шпицрутена, привык решать Гансу задачки про отстрел инородцев и экономное умертвление сумасшедших, обходящихся государству в такую-то сумму. С тех пор, как поднялся на ноги, Кирпичников сделался частым гостем в комнате Пшика-младшего. Тот с гордостью демонстрировал пролетарию свое изобретение: натянутую под углом нитку с завязанным на ней узелком, по которой скользил игрушечный самолетик. Снизу к самолетику была прилеплена пластилиновая «бомба»: он натыкался на узел, и бомба падала. «Вот так же я буду бомбить красностранские города, когда вырасту», — комментировал Ганс.

Наконец, настал момент, когда Краслен оказался и в Кунигундиной комнате. Девичья светелка была увешана портретами Шпицрутена. Почти на всех диктатор красовался в военной униформе и с плетью. Кое-какие бумажные изображения явно покоробились от влаги: так, как если бы их, например, лизали. Кружевной узор на занавесочках с васильками повторялся на кайме покрывала и маленьких подушечках, разложенных на идеально заправленной узкой никелированной кровати с железными шариками. На столике, возле персонального телефонного аппарата, лежала стопка фашистских журналов и пособий по межнациональной ненависти. Целлулоидные и гуттаперчевые куклы в ряд расположились на полочке: не исключено, что ими все еще пользовались по назначению. Из приоткрытого платяного шкапа (явно старинного: помутневшее зеркало на дверце, гнутые ножки, резьба, напыщенные вензеля) выглядывала военная форма.

— Что это? — удивился Кирпичников.

— Да так, ерунда… Старый папин китель. В прошлом году я надевала его на карнавал, наряжалась мальчиком, с тех пор так и висит. Хорошая была идея, как ты думаешь? Как, по-твоему, я могла бы в нем смотреться?

Краслен ощущал, что девушка идет в наступление. Конечно, Кунигунда была не в его вкусе, конечно, на самом деле любил он только Джессику, конечно, классовая ненависть не позволяла… Но грубый отказ мог бы ожесточить фашистку и привести к провалу разведывательной операции… А, кроме того, у Краслена уже столько дней не было ничего такого!

— Давай сядем. Ты уже хорошо себе чувствуешь? Голова больше не кружится? Знаешь, Курт, ты так похож на канцлера…

Кирпичникова взяли за руку, прижались к нему, томно посмотрели в глаза.