С русскими не играют

Тогда я попросил его председательствовать на происходившей тогда конференции дипломатов, которая имела, однако, только официозный характер, на что он пошел. На досуге, при слушании его длинной председательской речи, я написал карандашом: pompous (напыщенный), pompo, pomp, ро. Лорд Одо Россель, который сидел рядом, выхватил этот листок у меня и сохранил его. Тогда же сделанное второе заявление гласило: «Если я выйду в отставку, я не хочу угаснуть, как лампа, которая меркнет, я хочу закатиться, как светило». Если учесть эти высказывания, то неудивительно, что его не удовлетворила его последняя роль на Берлинском конгрессе 1878 г., на который император назначил главным уполномоченным не его, а графа Шувалова, таким образом, что лишь последний, а не Горчаков, располагал голосом России. Горчакову лишь благодаря той традиционной деликатности, с какой обращаются в России с заслуженными государственными деятелями высших рангов, удалось некоторым образом вынудить у императора согласие на свое назначение членом конгресса. Еще на конгрессе по возможности он пытался предохранить свою популярность в духе «Московских ведомостей» [37] против того, чтобы на ней сказались уступки, сделанные русскими, и под предлогом недомогания отказался от участия в тех заседаниях конгресса, когда они стояли на очереди, но одновременно пёкся и о том, чтобы его видели у окна нижнего этажа его квартиры на Унтер-ден-Линден. Он хотел сохранить возможность уверять в будущем русское общество, что он не виновен в русских уступках: низкий эгоизм за счет своей страны. Кроме того, мир, заключенный Россией, и после конгресса оставался одним из самых выгодных, если не самым выгодным из когда-либо заключенных ею после войн с Турцией. Непосредственные завоевания России были в Малой Азии: Батум, Каре и т. д. Но если Россия и вправду считала себя заинтересованной в освобождении балканских государств греческого вероисповедания из-под турецкого гнета, то и здесь был сделан крупный шаг вперед греческо-христианского элемента и в еще большей мере было ослаблено турецкое господство. Между изначальными, игнатьевскими, условиями Сан-Стефанского мира [38] и результатами конгресса не было значительной разницы в политическом отношении, что доказала легкость отпадения южной Болгарии и присоединения ее к северной. Но даже если бы этого не произошло, общие достижения России после войны и в результате решений конгресса были более блестящими, чем прежние. Во время Берлинского конгресса нельзя было предвидеть одного: что, жалуя Болгарию племяннику тогдашней русской императрицы, принцу Баттенбергскому, Россия отдает ее в ненадежные руки. Принц Баттенбергский был русским кандидатом для Болгарии, и при его близком родстве с императорским домом можно было предположить, что отношения эти будут долгими и стойкими. Император Александр III попросту объяснял отпадение своего кузена его польским происхождением: «Polskaja mat!» [39] – было его первым возгласом, когда он разочаровался в поведении своего кузена. Одним из тех явлений, которые происходили наперекор истине и разуму было возмущение России результатами Берлинского конгресса, ведь это происходило в условиях, когда русская пресса в отношении внешнеполитическом была так мало понятна народу, когда на нее с такой легкостью производили давление. Влияние, которым в России пользовался Горчаков, подначиваемый злобой и завистью к своему бывшему коллеге, германскому имперскому канцлеру, и поддерживаемый своими французскими единомышленниками и их французскими пособниками (Ванновский, Обручев), было достаточно сильным, чтобы инсценировать в прессе во главе с «Московскими ведомостями» видимость возмущения уроном, будто бы нанесенным России на Берлинском конгрессе неверностью Германии. На самом деле не было высказано на Берлинском конгрессе ни одного русского пожелания, принятию которого не способствовала бы Германия, иногда даже путем энергичных шагов перед английским премьер-министром [40], даже несмотря на то что тот хворал и лежал в постели. Вместо того чтобы выразить признание за это, русская политика посчитала соответствующей себе продолжать под руководством пресыщенного жизнью, но все еще болезненно тщеславного князя Горчакова московских газет, работать над дальнейшим взаимным отчуждением России и Германии, чего совершенно нет в интересах как одной, так и другой из великих соседних империй. Мы ни в чем друг другу не завидуем, и нам нечего приобретать друг у друга, что могло бы пригодиться нам. Для наших взаимоотношений опасны лишь личные настроения, вроде горчаковских или тех, какими являются настроения высокопоставленных военных, породнившихся путем браков с французами, или, наконец, недопонимания между монархами, подобные тем, какие спровоцированы уже перед Семилетней войной саркастическими замечаниями Фридриха Великого по адресу русской императрицы [41]. Поэтому личные взаимоотношения между монархами обеих стран имеют большое значение для мира между двумя соседними империями, поводом к нарушению которого могут быть лишь личные чувства влиятельных государственных деятелей, но отнюдь не расхождение интересов.