С отцами вместе

Но где нужные слова? Их нет, вертится на уме одна фраза: «в настоящий текущий момент» — и больше ничего. Слов нет. Где бы их зачерпнуть полную горсть, вторую, третью, много горстей убедительных, ярких слов и бросить их в лица сидящих. Слова не приходили, не лились ручейком, как у Химозы. Страх и отчаяние охватили Митю. Люди видели: из больших глаз с длинными ресницами выкатились и побежали по щекам докладчика две слезинки. Вот и сам Митя почувствовал на губах соленые капли. Заклокотало в горле, вырвалось наружу выстраданное всем сердцем глухое мужское рыдание. Митя заглушил его, не дал ему воли, но слез сдержать не мог, по узкой мокрой тропинке катились новые блестящие капельки. Так и стоял он за столом, глотая свою боль.

В классе вдруг стало тихо-тихо. Все смотрели на приезжего парня в кожаной тужурке — кто с удивлением, кто с состраданием. Митя вытер слезы холодным и жестким рукавом, окинул взглядом собрание, пытаясь улыбнуться. На душе было совсем легко.

— Дайте ему соску! — сказал Петухов.

— Да замолчи ты, подлюга!

Председатель ревкома стукнул кулаком по столу, ногой отпихнул от себя табурет. Петухов завертелся на одном месте, невпопад совал руку в рукав шубы.

— Мужики! — загремел сильным голосом председатель. — Видали рабочие слезы?! Это же сама правда говорила. Чего человек не сказал, то слезами вылилось! Я так понимаю…

Митя сел окончательно успокоенный. До этой минуты спорили одни приезжие, теперь в разговор ввязался свой, черемховский. На партах зашевелились, головы закачались, свой-то оратор больше за живое задел. Петухов засопел, запахнул шубу, будто собрался уходить. Встал и Химоза.

— А вы докажите эту правду! — вызывающе крикнул он.

— Правду не спрячешь! — ответил председатель. — Кто в тюрьмах гнил? Мы! Кто на фронтах гиб? Мы, а не вы!

— В точку сказано! — похвалил кто-то председателя. Видно, здесь его уважали.

— Правду не трудно доказать! — председатель показал на Петухова. — Тут осиновский кулак живот свой показывал. Я, дескать, не толстопузый. Брюхо, верно, не толстое, да не в нем причина. Карманы у Петухова толстые, сундуки и амбары пузатые.

— Справный крестьянин! — выкрикнул Химоза, подделываясь под деревенский говор.

Сейчас же на него ополчился председатель.

— Ты под меня клин не подбивай, я лучше знаю, какие бывают крестьяне!.. Ты ученый, говоришь сладко и свободно, а кто тебе свободу дал? Я да вот он! — председатель положил руку на Митино плечо. — Далеко ты от нас стоишь, а большевики рядом с нами, они знакомее!..

Химоза снял пенсне, дохнул на стекла и стал протирать их носовым платком, слепо щурясь на окружающих. Парень в японском кителе показал ему кукиш.

— А это видишь?

Вокруг захохотали. Химоза нацепил пенсне и бросил совсем городское слово:

— Демагогия!

— Ей-богу, не знаю, что это такое, — засмеялся председатель, — может, ругательство, только я правду доказал: Петухов коренником в упряжке бежит, а ты у него пристяжка… Или так скажем: Петухов кукарекает, а ты ему подпеваешь… Мы вас обоих не звали. У товарища Мокина на руках мандат от уезда, а вы нахалом нагрянули, неизвестно от кого…

Председатель помолчал и добавил резко:

— В общем, вот что… Вам сказать или вы так поймете? Вас послать… или вы сами уйдете?

Собрание одобрительно зашумело. Химоза старался перекричать других:

— По конституции Дэ-вэ-эр каждый гражданин имеет право свободно…

Ему не дал договорить парень в японском кителе, он вертелся перед Химозой и балагурил:

— Знаем мы вас, были вы у нас, после вас самовар пропал у нас. После этого приглашай вас еще раз…

Наступая на ноги черемховцам, вспотевший Петухов напролом пошел к дверям. Химоза надел шапку задом наперед и, что-то выкрикивая, тоже заторопился к выходу. В классе началась возня, захлопали крышки парт, десятка полтора мужиков покидали собрание.

Пришлось Мите выступить вторично. Без тетрадки он говорил о задачах комсомола Дальневосточной республики.

* * *

Ночевал Митя у председателя ревкома. Ему постелили в передней комнате на широкой и длинной скамье. Спать не хотелось. Прошедшее собрание Митя припомнил во всех деталях. «Как это я разревелся. Не узнали бы ребята на станции и Аннушка…» Успокаивало другое — в Черемхово создана ячейка, записалось девять человек… Побывать еще в одной деревне и — домой…

Где-то на улицах лаяли собаки… Митя знал, что Петухов и Химоза уже уехали. «Вдруг эти гады вздумают остановиться в Каменке? Там всех подомнут под себя…»

В углу перед божницей горела лампадка. Огонек мигал в темноте, как далекая звездочка на небе. Под картинами, которыми была оклеена вся стена, шуршали тараканы. «Однако, в Осиновку я заеду», — подумал Митя засыпая…

Глава двадцатая С Митей что-то случилось