С отцами вместе

Спустилась к печке и Анна.

— Меня кто-то кусает! — откровенно сказала она.

— Меня тоже! — признался Митя…

Так до утра и простояли у печурки…

Уездный комитет комсомола нашли быстро. Секретарь укома, рослый парень с густыми русыми волосами и очень бледным лицом, сидел за столом, накинув на плечи шубу-борчатку. Перед ним лежала стопка исписанной бумаги. Узнав, откуда приехали делегаты, он начал расспрашивать Митю и Анну о работе ячеек. Открылась дверь, и его куда-то позвали. Поднимаясь, секретарь рукавом шубы смахнул со стола несколько листков. Митя поднял с пола бумажки, взглянул на одну из них, пробежал глазами. Красивым почерком было написано: «…В ячейки никто из нас выехать не смог из-за отсутствия теплой обуви и одежды. Шуба есть лишь у секретаря. Партия дала всего четыре папахи… Больше двух недель мы не имеем обеда. Вот уже второй день укомовцы ничего не ели, нет хлеба. Для делегатов съезда получили (оставлено место для цифры) фунтов пшена…» Митя положил листки на стол… «Несладко тут ребятам живется». Когда секретарь вернулся с пачкой брошюр и сел. Митя увидел торчавшие из-под стола армейские ботинки с дырявыми подошвами.

После беседы секретарь написал записку к коменданту общежития и, виновато улыбаясь, сказал:

— Сегодня вы уж как-нибудь потерпите, а завтра мы вас начнем кормить!..

Анна обрадовалась, что в общежитии немного теплее, чем в укоме, сбросила в коридоре полушубок и куда-то исчезла. Никто не знал, что она закрылась в уборной и, расстелив на подоконнике платье, стала бить вшей. По ее совету, то же самое проделал и Митя. Потом пришли к коменданту, не стесняясь, рассказали о своей беде. Комендант исполнял также обязанности истопника и сторожа, поэтому занимал в общежитии тесную комнатушку. Выслушав Митю, комендант призадумался. В общежитии всего две комнаты: одна для женщин, другая для мужчин. Куда же девать вшивых делегатов?

— Ладно, оставайтесь в моей каморке. Сыпного тифа не боюсь: болел в девятнадцатом… Барышне — койка, кавалеру — стол. А сам я где-нибудь устроюсь…

Съезд открылся в большом каменном доме купце Гершевича. Представитель уездного комитета партии большевиков приветствовал делегатов, назвал их кузнецами своего счастья и закончил речь словами:

— Шагай вперед, комсомолия!

Полтора часа слушали доклад: «Текущий момент и задачи комсомола в условиях Дальневосточной республики». Секретарь укома говорил о положении на фронтах, о разрухе и голоде, о бандитах и мешочниках-спекулянтах, о каверзах эсеров и меньшевиков, о возникающих повсюду комсомольских ячейках, о воскресниках и митингах, о винтовках и книгах.

На стол президиума упала свернутая в виде птички бумажка. Председатель остановил докладчика, громко прочитал записку: «Почему у секретаря укома хорошая шуба? Значит, он буржуй. Зачем распоряжается в комсомоле?»

Давно не топленная купеческая гостиная еще не на грелась. То в одном, то в другом углу делегаты покашливали, и тогда в холодном воздухе появлялись клубочки пара. Секретарь медленно провел рукой по волосам, оглядывая сидящих перед ним юношей и девушек. Ему показалось, что не только записка, но и строгие взгляды всех присутствующих спрашивают, откуда взялась такая шуба…

— Трофейная у меня борчатка, товарищи! Еще года не прошло с тех пор… Брали мы одну деревушку на берегу Селенги. Погнался я за каппелевским офицериком, он в меня пальнул из маузера, да промазал. Я его настиг и клинком по башке шарахнул…

— Признать правильным! — зычно крикнул Митя Мокин.

— Ну, как? — спросил председатель делегатов.

— Ясно! — загудел съезд.

Доклад продолжался…

Вечером делегаты поели пшенной каши и пошли в театр. Приезжие артисты показывали отрывки из оперы «Фауст». Митя скучал, ему не нравилось, что на сцене пели долго и непонятно, к тому же его донимали вши, и нельзя было сидеть спокойно. Он шепнул что-то Анне. Вместе вышли из зала.

Больше часа бродили по темным улицам городка. Усталые вернулись в комендантскую каморку… Митя спал на столе. Среди ночи его разбудил тревожный крик Анны:

— Берегись, берегись!

— Что с тобой? — испуганно спросил Митя.

Анне приснилось, что предревкома Герасим выписался из больницы, идет по улице Осиновки, а с церковной колокольни в него целится из карабина лавочник Петухов…

— Спи, Аннушка!

Сам не зная, как вырвалось это слово, Митя снова уснул, а в ушах молодой учительницы все еще звучало: «Аннушка». Так нежно называла ее только мать. Анна лежала с открытыми глазами, прислушивалась к ровному дыханию спящего товарища. Плохо ему: в головах смятая шапка, укрылся худенькой шинелькой, сам скорчился — стол был короткий. Анна поднялась с койки, подошла к Мите, набросила на него суконное солдатское одеяло. Все это видела в окно сторожившая город луна…

Обратно ехали в холодном, но пассажирском вагоне четвертого класса. Тут хоть ветра не было и то хорошо. Делегаты везли домой отпечатанные на папиросной бумаге решения съезда и по две брошюры Ленина.

На разъезде Анна сошла с поезда, Митя проводил ее до водокачки. На занесенной снегом дороге Анна обернулась, помахала белой варежкой.