Вопрос сына напомнил кондуктору Кравченко одну историю… Летом 1915 года в поселке появился человек в больших круглых очках, давно не бритый, в изрядно потрепанном костюме. Он поступил на участок пути шпалоподбойщиком. Жил в казарме вместе с другими путейцами. Приглядевшись к людям, шпалоподбойщик стал смело говорить о русских царях, о заморских королях, о фабрикантах и заводчиках, о тяжелом житье-бытье рабочих на всем земном шаре. По его рассказам получалось так: на одной стороне стоят те, у кого богатство и власть, а на другой — пролетарии, имеющие только руки для работы… Тимофей Ефимович сопровождал тогда платформы с балластом, часто видел шпалоподбойщика и теперь отлично помнил, как тот говорил о книге, которая объясняет, почему жизнь устроена так и что надо делать, чтобы эту жизнь изменить… Как-то ночью жандармы ворвались в барак, арестовали агитатора. Под матрацем у него нашли книгу Карла Маркса. Шпалоподбойщик оказался питерским революционером. Скрываясь от полиции, он скитался по России с двумя книжками, одна была тоненькая — чужой паспорт, другая толстая — «Капитал»… Тимофей Ефимович не читал толстой книги, на «Капитал» у него не хватало грамоты, но слышать о мудрой книге ему приходилось не раз: Лидия Ивановна выступала с лекциями в нардоме, Усатый рассказывал о ней в кружке…
Костя вытряхнул из валенка комочки снега, подал отцу пилу. Стальные зубья со звоном вгрызались в сосновый кряж, опилки сыпались под ноги работающим. С отцом пилить легко, Костя не устает, но сейчас ему хочется поговорить. Тимофей Ефимович подал пилу вперед, Костя не потянул ее на себя, а притормозил, она изогнулась, задребезжала и замерла.
— Папа, а кто такие философы?
— Философы? — отец закусил ус. — Сразу и не скажешь…
— Болтуны?
— Сам ты болтун! — рассердился Тимофей Ефимович. — Это ученые, только есть наши и не наши… Возьми на полке словарь Павленко, в нем сорок пять тысяч слов, поищи философию…
Пришлось сообщить отцу об исключении телеграфиста из комсомола. Тимофей Ефимович на этот раз не смеялся.
— За вами большой догляд нужен, философы!.. Давай пилить!..
Кончив таскать в избу дрова, Костя сел за словарь… Вот и слово «философия». Прочитал и ничего не понял. Слова в объяснении длинные, все больше с окончанием на «изм», до их смысла скоро не доберешься. Фамилии попадаются неизвестные, каждый философ твердит свое… Костя взял словарь под мышку и, не одеваясь, побежал в соседний двор к Горяевым…
Что это с Верой? Увидела Костю и покраснела. Никогда так раньше не было. Надо скорее чем-то заняться. Костя раскрыл на столе словарь, вслух прочитал все, что сказано о философии. Вера того же мнения: понять трудно. Перед ее глазами Уваров… Стоит телеграфист в куртке без двух пуговиц и шепчет: «Товарищи! Ребята… Да вы что?» Обидно за него, а чем поможешь? Философия такая, что без Лидии Ивановны не разгадаешь… Костя прав, сейчас лучше готовиться по химии. Сегодня Химоза обязательно спросит. Вера подала Косте учебник. Пока он разбирался с задачей, она придвинула к себе словарь, быстро что-то поискала на букву «Л», но, должно быть, не нашла нужного ей слова и не довольно надула губы. Костя заметил это.
— Какое слово искала?
Вера опять зарумянилась. Что это с ней? Костя склонился над учебником, сморщил лоб. Химия тоже не легко дается…
В этот день Химоза провожал дорогого гостя, и ему было не до уроков. Проводы состоялись без музыки и песен. Краснотрубный граммофон молчал. Осиновский купец Петухов вполголоса докладывал штабс-капитану о разгроме чоновцами белогвардейской группы в пади Моритуй. Офицер слушал, разглядывал большие уши и мышиные глазки лавочника… Жаль, что не удалось наладить контакта с единомышленниками, скитавшимися по забайкальской тайге. А так хотелось подсказать им пути движения на Амур… Петухов, накручивая на палец кисточку скатерти, не говорил, а шипел:
— Чирьями сели на деревню комсомольцы. Мало их, а покоя не дают, все жилы тянут. Они донесли на станцию — больше некому. Одного, слава те господи, ухайдакали, но другие шевелятся. Закоперщиком у них учительница…
Правая щека штабс-капитана задергалась.
— Вы православный? — спросил он купца.
— Христианин! — Петухов не понял, зачем его об этом спросили, обернулся к Химозе, тот отвел глаза в сторону. — Истинно верующий!
— Я так и думал. — Черенком ножа штабс-капитан что-то начертил на столе, будто расписался. — Сходите в церковь, занесите комсомольцев в поминальник, закажите батюшке панихиду. Это будет за упокой убиенных, а затем помолитесь за здоровье тех, кто убирает с дороги антихристово племя… И, пожалуйста, делайте все тихо, смиренно…
Сказано яснее ясного. Глазенки Петухова заблестели, Химоза многозначительно улыбнулся, регент погладил лысину, пролепетал:
— Чудненько! Славненько!