С открытым забралом

— Ну с такой безукоризненной фамилией, как у тебя, в Питере долго не продержишься. Куйбышев! Небось во всей России, если не считать твоих родственников, другой такой нет.

— Стяжкина — тоже хорошо запоминается. А моя фамилия берет начало от одуванчика.

Когда она уходила домой, он еще долго бродил по опустевшим улицам.

Потом на Петербург навалились белые ночи. И, как в прошлые годы, они принесли с собой томление духа, философское настроение. Казалось, самые высокие материи сейчас легко постижимы. Он набросился на книги по философии, будто увидев в ней высший смысл всего. Он жил этой лихорадочной духовной жизнью, находя в высоких абстракциях философов нечто сокровенное, имеющее прямое отношение к существованию не только всего мира, вселенной, но и к собственному существованию. Когда он вычитал у Фихте, что действительное и воображаемое одинаково реальны, то, словно бы не замечая идеалистической подоплеки афоризма, подумал о сложности человеческих отношений, в которых многое определяется тем, что было, и тем, что должно быть, тем, что еще не наступило, а для многих, кто не щадит себя в борьбе, может и не наступить. Он открывал в каждой фразе мудрецов как бы многоэтажный смысл, и это увлекало необычайно. Его поражала гибкость мышления, и он пытался свести его к мышлению творческому во всех областях человеческой деятельности и вдруг понял, что создание партии — это величайшее творчество, политика тоже творчество. Из «Правил для руководства ума» Декарта он понял, что различие между интуицией как неким таинственным способом непосредственного знания и рассудочным познанием, опирающимся на логический аппарат, в том‑де, что интуиция — высшая форма познания, своеобразное интеллектуальное видение. Валериан долго бился над этой проблемой, в чем-то не доверяя Декарту, прочел добрую сотню книг, но ответа так и не нашел. Гегель исследовал «теоретический дух», «практический дух», «свободный дух». Различные области общественной жизни есть проявления объективного духа, который в своем движении проходит три ступени: абстрактное право, мораль, нравственность. Нравственность вбирает в себя семью, гражданское общество и государство. Пройдя через государственное право, объективный дух поднимается на стадию всемирной истории.

После марксистской теории общественного развития все это гегелевское построение казалось искусственным, так как все стороны общественных отношений людей Гегель представлял в виде саморазвития этого самого объективного духа. Но через подобные идеалистические заблуждения прошла человеческая мысль. Мудрец рассуждает о свободе. Для него это абстрактная категория, проявляющаяся в праве. Поэтому‑де право есть наличное бытие свободы. Куйбышев на своей спине испытал соотношение этих двух категорий и понял: увы, от самодержавного права и не пахло никогда свободой, право — это воля господствующего класса. Только так. Воля господствующего класса, возведенная в закон. И если пролетариат победит, он свою волю тоже сделает законом.

Валериан скоро убедился: больше всего в философии его привлекает исследование человеческой деятельности. Как способ существования человека. Что есть человек, каково его место в мире? Ведь он, этот абстрактный человек, принадлежит одновременно природе и обществу. Но главное в нем, как кажется Валериану, активность. Деятельность деятельности — рознь. В своей деятельности человек должен быть активным..

У него перед глазами были сотни и тысячи примеров активности. Она стала законом жизни партии. «Все возникает через борьбу», — говорил еще древний грек. Борьба, по словам Белинского, есть условие жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба. И суровый Чернышевский, указуя железным перстом, отмечал тот непреложный факт, что история до сих пор не представила ни одного примера, когда успех получался бы без борьбы. Но какая глубокая ирония скрыта в словах Маркса: творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только при непогрешимо благоприятных шансах...

Окутанный светлым маревом белых ночей, он бродил и бродил по улицам и набережным Невы, думая о том, что творить историю трудно, очень трудно.

Теперь, когда он близко познакомился с депутатами Государственной думы — большевиками, он понял всю мизерность уловок отзовистов, стремящихся отозвать этих мужественных людей из Думы. На виду у всех они совершали большевистский подвиг. В любое время дня и ночи, несмотря на депутатскую неприкосновенность, каждого из них провокаторы могли убить из-за угла, а царское правительство конечно же готовило для них тюрьмы, кандалы, самую тяжелую ссылку.