С открытым забралом

— Пусть, не жалко. Наша первая ласточка. Будут и другие — дай только срок.

В Нарым прибывали все новые и новые ссыльные; они привозили известия о стачках и политических демонстрациях в Москве и Петербурге.

В январе 1912 года в Праге состоялась Всероссийская конференция РСДРП, та самая, которую в Нарыме ждали с огромным нетерпением. Ведь именно на ней намечалось очистить партию от оппортунистов всех мастей. И это произошло: ликвидаторов из партии исключили. Изгнали.

Курс — на демократическую революцию в России!

Плеханов отказался участвовать в работе конференции, хотя его и пригласили.

— Вот видите, Плеханов не захотел, — сказал Куйбышеву при встрече Слонимцев. — А почему не захотел? Да потому что неправильная она, ваша конференция. Мы созовем свою. Правильную. Уже есть организационный комитет. Мы построим новую партию, в корне отличную от вашей.

— Слышал. И другое слышал: Плеханов-то отказался участвовать и в вашей ликвидаторской конференции.

Слонимцев был смущен.

— Это враки! — резко сказал он.

— Нет, не враки. И вы знаете тоже, что не враки. Плеханов не хочет, чтоб его числили в ликвидаторах. Ваша ликвидаторская песенка спета. «Что такое глава примиренцев Троцкий? Сей муж... под видом партийной нелегальной литературы, под сурдинку, контрабандой провозил в среду русских рабочих ликвидаторство. Нужно было вскрыть это. Необходимо было указать и на тех, кто вольно или невольно играет на руку Троцкому... Сейчас ведется борьба не на живот, а на смерть...» — вот как обстоит дело, Слонимцев.

— Сильно сказано: не на живот, а на смерть... Вы верно уловили тенденцию, кадет.

— Это сказал Ленин на Всероссийской конференции в Праге. Так сказать, пригвоздил.

— А вы откуда знаете, что он сказал на конференции?

— Во всяком случае, не из того источника, откуда вы черпаете сведения о ликвидаторских делах вашего организационного комитета.

Слонимцев прикусил язык. А Куйбышев снова подумал: он донес или не он?.. Поймать бы с поличным...

Теперь, после Всероссийской конференции, которая закрепила победу большевиков, нужно было одобрить ее решения, поддержать выбранные ею партийные центры на своей местной краевой конференции.

Конференция была созвана. Продолжалась она всего один день, вернее, одну ночь, а наутро делегаты разъехались по местам. Решили провести первомайскую демонстрацию в Колином бору, неподалеку от Нарыма. Дерзкое предприятие... Тут уж каторга наверняка обеспечена. Проводить митинги и демонстрации ссыльным категорически запрещено. 3 мая кончался ерок ссылки Куйбышева. Но если в Колин бор нагрянет полиция...

И все же демонстрация должна состояться. С красными флагами, с речами. И он, Куйбышев, бросит призыв готовить силы к новой революции.

Сибирь велика, необъятна, но в чем-то она единое целое. И когда в Восточной Сибири на Ленских приисках в апреле 1912 года раздались залпы, вся Сибирь загудела. Загудела Россия. Эти выстрелы по безоружным рабочим, шедшим на переговоры с администрацией, отозвались в каждом честном сердце. Негодяй жандармский офицер приказал стрелять. Убито и ранено свыше пятисот человек!

И снова, как в пятом году, массовые стачки, митинги, демонстрации.

В вихревые дни революционер не думает о том, что нужно беречь себя, потому что срок ссылки кончается.

4 апреля прогремели залпы на Лене, а 18‑го того же месяца двести ссыльных по одному пробрались рано утром в Колин бор. Заполыхали костры. Затрепетали на ветру красные флаги.

Куйбышев стоит на поваленной сосне. О чем говорит он? О пролитой крови на Лене, о стачках в России. О грядущей революции. О классовой солидарности в рабочих массах. О борьбе не на живот, а на смерть, во главе которой Ленин...

На память пришли стихи из детства. Те самые, которые любил читать отец. И Валериан прочитал их притихшим демонстрантам:

Бывают времена постыдного разврата,
Победы дерзкой зла над правдой и добром.
Все честное молчит, как будто бы объято
Тупым, тяжелым сном...
Такие времена позорные не вечны.
Проходит ночь... Встает заря на небесах...

Когда он закончил чтение и окинул собравшихся взглядом, то увидел пристава Овсянникова и его стражников.

— Что ж вы остановились? Продолжайте! — сказал Овсянников. — Я люблю стихи и песни. Почитайте свое, господин Куйбышев. Ну то:

По приказам жандармерии
Из обширнейшей империи,
Что Россией называется... —

Пристав запнулся. Но кто-то из толпы выкрикнул:

— И кретином управляется!

— Молчать!

— Уже лучше, — сказал Валериан. — А вот эта песня вам нравится, господин пристав?

И он запел «Смело, товарищи, в ногу». Песню подхватили. Она зазвучала мощно и сурово, все набирала и набирала силу, гремела над Протокой.