С открытым забралом

— Не совсем так. Я слышал разговор офицеров, наших пилотов, прибывших из Красноводска. Они говорят, будто бы большая группа большевиков была расстреляна на станции Айдин. Но я не знаю, насколько все это точно. Будто бы некий юрист Чайкин опубликовал в бакинских газетах заявление о расстреле комиссаров, обвинил в причастности английское командование ну и всех этих эсеров, меньшевиков, армянских дашнаков из правительства «Диктатура Центрокаспия». Генерал Томсон, прочитав статью, был взбешен, вызвал к себе Чайкина и потребовал от него доказательств. Да, я читал заявление Томсона, которое он опубликовал, но тогда как-то не придал всему значения. Томсон доказывал, что капитан Тиг Джонс хотел отправить ваших комиссаров в Индию и непричастен к убийству.

Вот все, что мне известно.

— Не так уж мало. Значит, их расстреляли на станции Айдин?

— Вполне возможно. Во всяком случае, так говорили знакомые мне офицеры. Они называли какого-то Фунтикова. Эта странная фамилия осталась в памяти. Какое-то важное лицо.

— Председатель закаспийского эсеровского правительства.

— Да, да, нечто подобное. Он лично расстреливал комиссаров, рубил шашкой. Я прошу сохранить мне жизнь...

— Вы дали ценные показания, и вам не о чем беспокоиться. Мы все проверим.

Ого, не так уж они аполитичны, эти английские пилоты! Оказывается, осведомлены обо всем. Даже о Фунтикове слышали.

— Фунтикова я тоже знаю, — сказал Киров. — Ничтожный эсеришка, садист. На его совести смерть народного комиссара труда Туркестанской республики большевика Полторацкого. В прошлом году Фунтиков расстрелял девять ашхабадских комиссаров. С нами не миндальничают, не задумываются об ответственности перед международной общественностью. А мы отпустили Спиридонову, Локкарта, говорят, видели Блюмкина в кабинете Троцкого. Когда в Питере рабочие хотели ответить массовым террором на убийство Володарского, Зиновьев и Лашевич запретили своей властью членов ЦК массовый террор. Ильич, когда узнал об этом, пришел в страшный гнев. Знаешь, что он сказал: «Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров»... — Сергей Миронович был взволнован. — С иностранной шантрапы нужно снять вето дипломатической неприкосновенности. Попадись мне этот Тиг Джонс, я сам расстрелял бы его, как бешеную собаку. Думаешь, вот эти мерзавцы, очутившись на той стороне, перестанут делать налеты на Астрахань? — Кивнул он в сторону английских пилотов. — Как бы не так!

— Ты прав. И все-таки их нужно отпустить. Наша задача сейчас — отнять солдат у Антанты. В таком большом деле издержки не исключены.

Пилотов отпустили. Но Киров не успокоился. Он пришел в негодование, когда узнал, что Куйбышев участвовал в воздушном бою.

— Сюда приезжает командующий Туркестанским фронтом товарищ Фрунзе, — сказал Киров, — все ему расскажу, пожалуюсь, попрошу наказать...

— Фискалить на товарища собираешься?

— Да! Если товарищ ведет себя несолидно.

— Михаила Васильевича моей несолидностью не удивишь: когда брали Уфу, он сам с винтовкой пошел в атаку, повел за собой полк. Ну и попало ему от Ивана Кутякова! Так что не старайся меня воспитывать. Знаешь, что говорил Жан-Жак Руссо по этому вопросу? Величайшая ошибка при воспитании — это чрезмерная торопливость.

— У Жан-Жака был вагон времени, а нам приходится воспитывать в бою, в самый разгар атаки: действуй как я!.. Вот ты, Валериан, Цицерона читаешь, скажи, почему утвердилось представление о воспитании сугубо школярское: воспитывать — значит читать назидательные лекции.

— Твой метод мне больше нравится.

Фрунзе совсем недавно назначили командующим Туркестанским фронтом, который еще только создавался. Этот фронт должен восстановить связь с Туркестаном и добиться решительных побед Красной Армии в Средней Азии. Куйбышев думал, что военная судьба может надолго развести его с Михаилом Васильевичем, и загрустил.

Фрунзе приехал под вечер. Сразу же потребовал доложить обстановку. Узнав, что городок Черный Яр находится в окружении отборных войск Деникина, что Черноярский гарнизон второй месяц терпит лишения, но стойко держится, Фрунзе решительно произнес:

— Едем в Черный Яр!

Киров и Куйбышев засомневались.

— Но туда прямо-таки невозможно пробраться. Мы не имеем права подвергать вас...

Михаил Васильевич вспылил:

— Да если бы было легко пробраться, нам незачем было бы пробираться туда! Нагрузите пароход боеприпасами, оружием, продовольствием, отдайте все, что есть, последнее... Действуйте немедленно, сейчас же!