С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали

– Пап, – прибежала я к отцу, – а как эта буква называется?

Папа пребывал в благостном расположении духа – лежал на диване и шуршал «Советским спортом». На его животе стояла большая, наполненная доверху кукурузными палочками тарелка. Папа весело хрустел сладкой кукурузой и читал статью о Никите Симоняне.

– Это буква «И».

– Никак не могу запомнить, – пожаловалась я, – она в прописном виде похожа на армянскую «С».

– Ничего, сейчас мы вместе ее выучим, – папа завозился, освобождая место на краешке дивана, – садись.

Я села, раскрыла учебник. Новая буква глядела на меня так, словно я фашистский захватчик, а она – белорусский партизан. Ничего удивительного, что в таких, приближенных к боевым, условиях ее название мигом вылетело из моей головы. Я вздохнула, со значением почесала коленку, громко сглотнула. Потянулась за кукурузной палочкой, принялась ее долго, вдумчиво жевать.

Папа согнул пальцем уголок «Советского спорта» и одним глазом наблюдал за мной.

– Забыла?

– Угум.

– Это «И». «И» большая, «и» маленькая. Повтори.

– «И» большая, «и» маленькая, – обрадовалась я.

– Запомнила?

– Ага.

– Молодец. А теперь читай текст.

Текста как такового не было. Вся страница была утыкана картинками – слева девочка штопала какую-то красную ткань.

Внизу раскинулась еловая лапа, далее были изображены иголки, ежик и почему-то Незнайка.

Я резво рассказала все, что видела на странице.

– Угум… Угум… – периодически соглашался со мной папа. – Все? Молодец. Давай теперь еще раз, с самого начала. Что это за буква?

– «С», – честно призналась я.

Папа снова согнул пальцем уголок «Советского спорта». Уставился на меня большим зеленым глазом. Глаз излучал недоумение.

– Это «И», – крякнул папа. – Не путай ее с армянской «С». Это русское «И». Повтори.

– «И» большая, «и» маленькая.

– Молодец. Рассказывай, что там у тебя нарисовано в букваре.

Я принялась бодро пересказывать картинки. Где-то на полпути сообразила, что снова забыла, как называется злосчастная буква. Сбавила ход, долго и красочно описывала ежика. Параллельно лихорадочно пыталась вспомнить название буквы. Папа по моему голосу понял, что что-то тут не так. Отложил газету и уставился на меня. Я похолодела – его глаза ушли из глубокого зеленого в пурпурный.

– Снова забыла? – кашлянул он.

– Ага.

– Давай так. Видишь, тут изображена еловая лапа. Что на ней? Иголки. И-и-и-и-голки. Это подсказка. Каждый раз, когда ты забываешь название буквы, смотри на эту картинку. Понятно?

– Понятно.

– Давай еще раз, с самого начала. – Папа подбросил в воздух кукурузную палочку, ловко поймал ее губами. Откинулся на диванную подушку, зашуршал «Советским спортом».

Название буквы зловредно вылетело из головы. Но я помнила о подсказке. Поэтому глянула на еловую лапу и звонко отрапортовала:

– «Е» большая, «е» маленькая.

За «Советским спортом» воцарилась подозрительная тишина. Я отогнула край газеты. Как бы мне описать выражение, застывшее на лице папы? Вот если бы доисторический тираннозавр гнался за каким-нибудь раритетным деликатесом, увлекся бы погоней и впечатался мордой в гигантскую каплю смолы, а потом, спустя века, вы бы увидели эту дивную окаменелость в музее янтаря города Паланги, то, поверьте, даже этот оскал не передал бы ту гамму чувств, которая отобразилась на лице моего отца.

– Что это за буква? – просипел он, тыча дергающимся пальцем в «И».

– «Д»? – предположила я.

– Почему «Д»?! – взревел он.

– Потому что девочка!

– Не смотри на девочку. Смотри сюда, видишь, вот тут, прямо под буквой «И» нарисована подушечка с иголками. И-и-и-и-голки. И у ели иголки. И у ежика иголки. И девочка иглой шьет! Ясно?

– Ясно.

– Что это за буква?

Я часто заморгала. Папа не дал мне еще раз ошибиться.

– «И»! – выкрикнул он. – Это буква «И»! Ишак ты такой. Хотя бы по ишаку запомни, как эта буква называется! И-шак. «И»!

– Ладно, запомнила. Это «И».

– Почему?!

– Потому что ишак.

– Ну наконец-то! Давай рассказывай картинки.

Я радостно пересказала все картинки.

– Все, можешь быть свободна, – зашуршал газетой папа. – Только еще раз назови букву.

Я набрала полные легкие воздуха и радостно провозгласила:

– «О» большая, «о» маленькая, – и поспешно добавила, предвосхищая вопросы папы: – Потому что осел. О-сел!

И тут с грохотом отворилась дверь.

– Юра! – влетела мама. – Я сама! Я сама позанимаюсь с ней!

Не дав никому опомниться, она сгребла меня в охапку и выбежала из комнаты. Последнее, что я видела, это сизый дым, валивший клубами из-под «Советского спорта».

Больше никогда, никогда папа не делал с нами уроки. Русской буквой «И» я убила в нем Песталоцци раз и навсегда!

Мама-папа

Однажды на рынке города Марракеш я наблюдала удивительную картину: высокая, красивая марокканка, возведя к небу тонкие руки – рукава шелковой галабеи сползли к локтям, обнажив многочисленные золотые браслеты, – вертела перед носом сконфуженного мужчины кольцом, выхваченным с прилавка, и кричала «ара льфлюз, ара льфлюз». Мужчина делал вид, что видит ее впервые. Только желваками на весь рынок скрипел.

– Деньги у мужа просит? – спросила я у экскурсовода.

– Как догадались? – опешила она.