S.N.U.F.F.

Садик тоже вызывал сомнения. Нет, цветы и деревца, росшие из земли, были настоящими. Во всяком случае, почти все. Но вот земля, из которой они поднимались… Потыкав в нее сухой веткой, Грым понял, что под его ногами нечто вроде обоймы, куда вставлены модули с растениями.

— Ты дурак, — спокойно сказала Хлоя, когда он сообщил ей о своем открытии. — Сидел бы в шезлонге и радовался — «вот мой садик…» А теперь будешь думать «оно ненастоящее».

— И ты будешь думать «оно ненастоящее», — сказал Грым.

— Нет, — ответила Хлоя. — Что я, совсем дура? Я к этому всю жизнь шла. Я буду думать «вот мой садик».

— Но ты же знаешь, что оно ненастоящее.

— И хорошо, — сказала Хлоя. — От настоящего я еще в детстве устала.

Дом Бернара-Анри стоял на возвышенности. Из окон открывался удивительный вид — насколько хватало глаз, во все стороны тянулись причудливо нарезанные поля и желто-зеленые холмы, поросшие кипарисами. Кое-где белели старые дома. На полях лежали большие цилиндрические кругляши, скатанные из выжженного солнцем сена. Еще была видна река, далекие синие горы и небо, где плыли безмятежные облака-гиганты.

Лето, которому совсем чуть-чуть не хватало до вечности.

От этой красоты Грыму в голову то и дело приходили стихи, но он ленился их записывать — таким покоем веяло от мира в окне.

Несмотря на следы сельскохозяйственной активности, вокруг не было видно людей. Но на их присутствие указывали многие детали. Например, дым из трубы стоящего на холме дома или ветряная мельница — приземистая круглая башня с неторопливо вращающимся крестом решетчатых лопастей.

Вот только отправиться на прогулку в это сказочное пространство было нельзя. Туда не было выхода — единственная дверь из дома вела в коридор к трубе. Перегнувшись через ограждение балкона-садика, можно было увидеть росшие внизу кусты, очень жесткие и колючие на вид. Туда теоретически можно было спрыгнуть. Но Грым знал, что так поступать не стоит — об этом в первый же день предупредили люди из комитета по встрече.

Внутри офшара, конечно, не могло оставаться столько нерациональной пустоты. Вид за окном имел ту же природу, что и картинка на маниту — это была невероятно правдоподобная трехмерная иллюзия. Но Грым уже понял, что Хлоя права и нет никакой необходимости напоминать себе об этом каждую минуту, если вид радует душу.

Непонятно было одно — как далеко от оконного проема расположено создающее мираж оборудование. Суда по легкому запаху горячей пластмассы, оно было рядом — может быть, в двух или трех метрах. Грым даже хотел проверить — упрется ли во что-нибудь длинная палка, которую он нашел на балконе, если высунуть ее далеко наружу. Но потом он мудро решил не испытывать новый мир на прочность — тем более, что несомненного и настоящего в нем было более чем достаточно.

В комнатах стояла изысканная человеческая мебель, которую в Славе можно было увидеть разве что в резиденции уркагана. На стенах висели масляные картины с радужными пятнами, похожими то ли на фейерверки, то ли на глюки от плохого дуриана — такие внизу можно было найти только в художественном отделе Музея Предков.

Но многого внизу не было вообще.

Матрасы были сделаны из непонятного материала, похожего на губку. Они не просто казались мягкими и теплыми, а как бы обволакивали тело, запоминая его форму и поддерживая нужную температуру — заснув, Грым просыпался в той же позе, ни разу не повернувшись за ночь.

Еду не надо было готовить. Ее можно было выбирать на кухонном маниту — практически так же, как в трубе выбирался маршрут поездки. Через несколько минут заказ появлялся в ярко освещенном окошке над кухонным столом — это называлось «пневмодоставкой». Так вкусно Грым никогда не ел.

Грязную одежду можно было кидать в другое кухонное окошко. Она уезжала вниз и вскоре возвращалась чистая и сухая. И, самое главное, везде — в спальнях, на кухне и в комнате счастья — было постоянно чисто и свежо, как будто пол и стены мыли себя сами. Любое грязное пятно рано или поздно исчезало — оставался только неуловимый запах фиалок, как в велюровой кабинке метролифта.

Немного разочаровали Грыма стоящие в квартире маниту. Он слышал, что у людей они трехмерные, но у Бернара-Анри было лишь несколько больших плоских экранов, почти таких же, как в присутственных местах Уркаины. Грым даже не знал, как их включить.

Люди из комитета по встрече забрали все личные вещи Бернара-Анри, оставив на память только его книгу (толстый кирпич под названием «Les Feuilles Mortes») и большую черно-белую фотографию прежнего владельца в дорогой рамке из реликтовой березы. Книгу Грым читать не стал, потому что она была на старофранцузском, а фотографию перевернул дискурсмонгером вниз. Но через три дня активно обживающая новое пространство Хлоя обнаружила и другие следы прежнего владельца.