S.N.U.F.F.

Не успел он проехать и сотни метров, как орки за его спиной взорвали вторую газовую бомбу — и, судя по радостным крикам, опять убили кого-то из человеческих героев.

Грым несколько раз свернул в открывающиеся перед ним проходы, а потом заметил, что пространство вокруг начало быстро меняться — летающие стены поплыли вверх, сворачиваясь в парящие над землей рулоны. Теперь ориентироваться стало проще. Грым увидел в просветах дыма далекую насыпь в зоне центрального фронта.

Оказалось, он опять едет не туда — правый фланг был гораздо правее, чем он считал. Но Грым вдруг сообразил, что совершенно незачем везти туда приказ командующего насчет телекамер и срамного места, поскольку этот метод придумали именно бойцы правого фланга. Грым затормозил, и мопед опять заглох. Он растерянно огляделся.

Рядом быстро сворачивалась летающая стена. Грым увидел за ней экстерриториальную площадку, огороженную полосатой черно-желтой лентой. По уставу за полосатую ленту запрещалось заходить — но смотреть за нее, насколько Грым помнил, не возбранялось.

Там лежало не меньше десяти зарубленных ретиариев, над которыми возвышались какие-то странные фигуры. Сначала Грым принял их за медицинский обоз. А потом дым снесло в сторону, и он понял, что это вообще не орки.

Перед ним были две полуголые женщины и воин.

Женщины были весьма средних лет — но неплохо сохранившиеся и все еще стройные. Они драпировались в тонкие разноцветные простыни, которые соскальзывали с их разгоряченных и перепачканных кровью тел. Если бы эти ткани не были такими изысканными, а сами женщины — такими холеными, Грым решил бы, что они просто прикрывают срам, как оркские бабы возле купальни.

Воин был коренаст и мускулист. Его лицо было спрятано под непропорционально большим бронзовым шлемом со множеством выступающих углов, а со спины свисал красный плащ, скрепленный на плече пряжкой. В руке он держал короткий окровавленный меч. Переднюю часть его тела не прикрывало ничто — и было заметно, что он до сих пор взволнован своими подругами. Но те уже исчезли в треугольной дыре, открывшейся прямо в воздухе.

Воин повернулся к Грыму, несколько секунд глядел на него сквозь прорези в шлеме, потом вбросил меч в ножны и шагнул в ту же дыру. Сразу поднялась лестница-люк, и дыра растворилась в воздухе. Грыму померещилось, будто перед ним по земле прошла тень от небольшого облака, и через секунду никаких следов троицы не осталось. Теперь впереди было только поле с мертвыми телами и дрожащая полосатая лента.

Грым отвернулся.

Летающие стены почти везде были уже убраны. Дым понемногу сносило ветром. Но ни врагов, ни орков не было видно, различимы были только обгоревшие остовы баллист и бесчисленные оркские трупы, в некоторых местах лежащие друг на дружке. Потом Грым заметил в поле редкую цепь отступающих штурмовиков — все, что осталось от оркской силы на главном участке.

Он посмотрел в сторону Кургана Предков. Вдали темнел еле заметный контур ладьи Уркагана. Больше ничего видно пока не было: сам курган и вся средняя часть Оркской Славы были затянуты дымом от горящего мазута.

А потом камеры дали ракетный залп.

Грым никогда не видел этого раньше. С темных точек в небе слетели тонкие огненные иглы, и, оставляя за собой белый след, понеслись к отступающим оркам. Среди них загрохотали разрывы.

Грым бросил мопед и побежал к Кургану Предков.

Ладья уркагана постепенно приближалась — и к ней, как к магниту, со всех сторон спешили уцелевшие орки. Но потом ладья вдруг распухла и превратилась в клуб огня и черного дыма. Много стоявших вокруг нее солдат упало на землю.

После этого Грым бежал уже не спеша, и вскоре его обогнало несколько орков из отходящей цепи. А затем мягкая теплая сила подняла его в небо, пронесла над полем и уложила в траву — так аккуратно, что он не почувствовал никакой боли.

Лежать в траве было хорошо.

Он почему-то не мог двигаться, но видел все вокруг, и на душе у него было спокойно и даже весело. Немного саднила щека, но это не мешало. Долгое время ничего интересного в поле зрения не происходило — только качался под ветром маленький синий цветок, поднимавшийся из травы перед его лицом, и еще растекался черный ручеек из перебитой артерии упавшего неподалеку солдата.

Потом Грым увидел бегущего по полю штурмовика-гвардейца. То, что это гвардеец, было ясно из агитштандарта для психической атаки, укрепленного за его спиной — на черном прямоугольнике белела надпись:

Я жадно выедаю кишки
У малыша и у малышки!

Если бы Грым мог, он бы засмеялся.

Гвардеец был таким худым, что с первого взгляда делалось ясно — он всю жизнь жрал одни отруби с соломой, в лучшем случае картофельные очистки. Вряд ли у него имелся гастрономический опыт, о котором заявлял штандарт. По виду это был типичный оркский лузер — с намертво впечатавшимся в рожу выражением смутной обиды.

Гвардеец бежал, пошатываясь и морщась, без всякого интереса к происходящему — видно, совсем уже устал от жизненной бури. И вселенная пришла ему на помощь.