С мечтой о Риме

В 34 году до н. э. сделалось ясно, что мозг Антония размягчился от непрестанных плотских утех. Он отдавал римские территории Клеопатре, провозглашал ее царицей царей и заявлял, что их дети будут править Восточной Римской империей. Он отметил свою победу над армянским царем Артаваздом триумфальным шествием в Александрии, а не в Риме. В глазах греков и азиатов он был живым воплощением Диониса или Осириса, супругом богини-царицы Египта. Все это было подозрительно и слишком не по-римски.

К 33 году до н. э. триумвират уже длился десять лет, и Октавиан решил, что у него нет никакого желания продлевать соглашение. Даже показной союз с Антонием вызывал у него отторжение. На следующий год Антоний наконец-то подал на развод с Октавией.

Разгневанный Октавиан решил нарушить табу. Он знал, что завещание Антония хранится у весталок, девственных жриц. Октавиан потребовал выдать ему завещание. Они отказали. Тогда Октавиан взял его силой и огласил сенату. Зачитывать завещание живого человека, наверное, бестактно, но содержание было потрясающим.

Цезарион объявлялся истинным наследником Юлия Цезаря, что было выпадом против Октавиана. Детям Антония и Клеопатры было назначено непомерное наследство. И последнее оскорбление сената и граждан Рима: даже если Антоний умрет в Риме, его тело должно быть послано Клеопатре в Александрию.

Антоний был лишен консульства.

Началась война.

Оказалось, сражение при Акции не стало эпическим столкновением, растянутой постановкой Сесиля Б. де Милля, как можно было бы ожидать. Оно прошло довольно спокойно.

Четыре дня сильный ветер не давал начать битву, и лишь к утру пятого дня условия улучшились. Предполагалось, что огромные многоярусные морские крепости Антония попытаются пойти вперед и прорваться на свободу. По причинам, непонятным для последующих поколений, он медлил. Согласно одному античному источнику, его флагманскому кораблю помешали рыбы-прилипалы – это или метафора умственного состояния Антония, или совершенно жалкое оправдание. Наконец его водные замки пошли вперед, но у них была такая нехватка экипажа, что никак не удавалось набрать таранную скорость.

Схватка казалась равной, но дух Антония был внезапно подорван. По необъяснимым причинам 60 кораблей Клеопатры, подняв паруса, покинули бой и ушли в открытое море. Враги глядели на это с изумлением. А говоря про Антония, Плутарх вспомнил шутку, что душа влюбленного живет в чужом теле. Стоило ему заметить, что Клеопатра уплывает, как он потерял интерес к сражению; он потерял интерес ко всему.

Оставив бой, он погнался за Клеопатрой. Она узнала его паруса, и Антония приняли на борт, но три дня он не мог сказать ничего ни Клеопатре, ни кому-либо еще. Антоний сидел на носу, охватив голову руками.

Через год и Антоний и Клеопатра были мертвы, он наложил на себя руки, ее укусил аспид.

Останься Антоний с Октавией, он со временем почти наверняка возглавил бы некоего вида восточную империю. Возможно, нашлось бы дело и для детей его и Клеопатры.

Не теряй он головы, он ни в коем случае не взял бы к Акцию чужеземную царицу. Он не восстановил бы против себя все Римское государство. Ведь 700 сенаторов отправились на сражение с Октавианом, чтобы показать верность его делу.

Спустя тысячелетия мы вспоминаем Антония как выдающийся пример человека, потерявшего все ради любви. Он стал опахалом, утолявшим жар страсти египтянки. Октавиан добивался, чтобы мы помнили его именно таким.

Когда мы с семьей бродили вблизи места сражения при Акции, мы вышли к остаткам Никополя, который когда-то был большим городом. Его построил Октавиан в память своей победы. Теперь там не было никого, кроме пастуха со стадом коз. Я пытался разыскать читаемые надписи, какой-либо мемориал в память тех событий, но не нашел ничего. Были только заросли ежевики, ящерицы и огромные загадочные острова из краснокирпичной кладки, покрытые ползучими растениями. Они возвышались над мысом, словно забытые камбоджийские храмы.

Ничто вокруг не говорило, кто и когда застроил это место. Погрузившись в гиббоновские размышления, я сел и задумался, помимо прочего, об относительном долговечии великой литературы и великих зданий.

По крайней мере четыре знаменитых латинских поэта, жившие во время Октавиана – или Августа, как он стал называться, – восславили сражение при Акции. Их труды, хорошо сохранившись, пережили город победы. Ошеломительно и то, что все они придерживались одной точки зрения.

Все они, так или иначе, – произведения августовской пропаганды. В каждом из них упоминается египетская царица, но имя Клеопатра буквально непроизносимо, оно всюду опущено.

А трое из поэтов – Гораций, Вергилий и Проперций – утверждают, что в этой женщине и ее власти над Антонием было что-то постыдное. Она окружена отвратительными морщинистыми евнухами, говорит Гораций в своем девятом эподе, а в оде 37 из книги I поэт, видимо, уверяет, что свита Клеопатры страдает от половых болезней и извращений.