С малых высот

Забыв на секунду про все, я чуть не врезался в деревья. Спасли сила и быстрота реакции. Навалившись на ручку, перевел самолет в горизонтальный полет и сразу почувствовал такое облегчение, словно свалил с плеч огромную ношу. Теперь можно было не спешить. Передо мной в глубоком небе, как на экране, развертывался воздушный бой, хотелось досмотреть его до конца.

Обстановка в воздухе складывалась явно не в пользу врага. "Яки" наседали. "Мессер" всячески изворачивался. Несколько секунд он продолжал свечкой лезть вверх. Но скорость его быстро гасла. Немецкий ас, выбрав удобный момент, неожиданно перевел машину в вираж. Груздев устремился за ним. Не закончив виража, фашист с исключительной быстротой положил самолет на обратный курс, а затем резко пошел на снижение. Груздев не ожидал такого маневра. Его истребитель оказался в стороне. "Мессер" немедленно воспользовался этим, на какой-то момент оторвался от преследователя, дал полный газ и быстро стал уходить на запад.

"Неужели вырвался?" - подумал я.

От досады мне стало не по себе. Но в этот момент на хвосте у фашистского самолета оказался Конев и с разворота дал длинную очередь.

"Мессершмитт" сразу же клюнул носом. Конев преследовал его, не прекращая огня.

- Так! Так его! - кричал я, видя, как из-под правой плоскости вражеского истребителя вырвался черный клуб дыма. - Еще очередь!

Вдруг самолет Конева свечкой взмыл вверх. "Что случилось? Ведь все шло так хорошо!" Конев между тем сделал вираж, развернулся и со снижением на большой скорости стал догонять Груздева. Какое-то мгновение оба истребителя шли вместе, затем Груздев ушел вперед, за удирающим "мессером". По-видимому, у Конева кончились боеприпасы, об этом он передал по радио Груздеву, и тот продолжал преследовать врага.

Вскоре я потерял их из виду и полетел на аэродром. Посадив самолет и отрулив его на стоянку, поспешно выпрыгнул на снег.

- Ну как? Сбили? - спросил я у техников.

- Готово! Отлетался!

- Конец "черным стрелам". И остальных гадов перебьем! - добавил один из них.

- А ты-то молодец, - поздравляли меня техники. - Ведь на волосок от смерти висел!

- Они спасли! - улыбнулся я, оглядывая небо. Над аэродромом прошла пара краснозвездных истребителей.

- Счастливого возвращения! До новых встреч!

Броня наша - мужество

Днем 17 марта командир полка объявил:

- Вылетаем на аэродром подскока. Будем бомбить скопление войск в районе Ивановское.

В сумерках мы перелетели в Ожедово и начали боевую работу. Каждый старался сделать как можно больше вылетов. Этого требовала обстановка. Враг, не считаясь с потерями, упорно пробивался к своей окруженной демянской группировке. Нужно было сорвать его замыслы. Напряжение нарастало на земле и в воздухе. За ночь мы сделали по шестнадцать боевых вылетов. Сбросили около тридцати восьми тонн бомб. Это были рекордные цифры.

На исходе ночи в полк поступил приказ: выделить часть экипажей для связи. Эту задачу поставили Семену Ванюкову, Виктору Емельянову, Николаю Евтушенко и мне.

Днем фашистские истребители встретили над рекой Ловать самолет Николая Евтушенко. Уклоняясь от атак, летчик был вынужден посадить машину на берег. Покинув кабину, он отбежал в сторону. Фашисты пикировали до тех пор, пока не зажгли самолет. На второй день Евтушенко возвратился домой пешком.

Вечером полк снова перелетел в Ожедово. И опять всю ночь бомбили вражеские войска. Напряжение было настолько сильным, что спать не хотелось. Чтобы не терять даром времени, летчики и штурманы помогали техникам подтаскивать и подвешивать бомбы.

На следующее утро Ванюкова, Сорокина и меня послали на связь. За день мы сделали по нескольку вылетов. Не раз приходилось уходить от вражеских истребителей, прижимаясь к самым верхушкам деревьев. К вечеру от усталости стали слипаться глаза. В последнем полете не хотелось ни двигаться, ни думать. Нужно было осматриваться, а я изо всех сил боролся со сном. Кое-как добрался до аэродрома Сельцо, а там никого из наших не оказалось. Полк уже перебазировался в Ожедово. "Баста! - решил я. - В эту ночь никуда не полечу. А то еще, неровен час, заснешь в воздухе. Ведь двое суток не отдыхал".

Попросил техника зачехлить и замаскировать самолет. Тот удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Едва успел он набросить чехол на двигатель, как подошел комиссар полка.

- Зачем вы это делаете? - с недоумением спросил он.

- Хочу немного отдохнуть, товарищ батальонный комиссар.

- Не время, браток, - возразил он. - Идут ожесточенные бои, солдаты дерутся, а ты - отдыхать!

- Но я ведь тоже воюю.

- Это верно, Николай, - согласился комиссар, хмуря брови. - Но сегодня особая ночь. И я очень прошу тебя полетать... А завтра уж отдохнешь. Прямо с утра, как вернешься.

Делать нечего. Придется забыть об отдыхе. Комиссар зря не станет просить. Значит, обстановка на фронте действительно тяжелая.

- Есть, товарищ комиссар! - ответил я. А сам еле на ногах стою. Ресницы так и слипаются, будто их кто медом намазал.

Комиссар молча пожал мне руку, повернулся и скрылся в темноте.