С гор вода

Он оглянулся, останавливаясь. Ее лицо снова точно дразнило его, и яркая улыбка больно надкалывала сердце.

— Я хочу вам сказать…

— Что? — переспросил он.

— Что я больше не сержусь на вас и, в знак примирения, разрешаю вам поцеловать мою руку. Поглядите: разве она совсем уж не соблазнительна для вас, моя рука?

Дразнящий, искрящийся ток будто отделялся от нее к нему навстречу, тревожа сердце.

Припомнились громкие обещания грачей:

— Хорошо! Хорошо!

Он стоял в нерешительности.

— А если, — выговорил он, наконец, — а если поцелуй женской руки переломит хребет моста, и тысячепудовые орудия полетят в тартарары? Что, если?

И, махнув рукой, он проворно ушел из сада. Он слышал, как она уныло вздохнула.

Когда она раздевалась, чтобы ложиться спать, она долго рассматривала в зеркало свою тонкую, красиво выточенную фигуру. И с досадой думала о Богавуте:

«Кто он? Дурак? Сфинкс? Или кто?»

Сердце томилось капризной досадой, а порою всепрощающей мягко-приветливой тоской.

Перед самым сном ей внезапно пришло в голову:

— Может быть, просто он хотел мне намекнуть своим ответом, что болен какой-нибудь легкомысленной болезнью? Это с его стороны благородно!

Рядом всколыхнулась другая мысль:

«Пьяного мужа безалаберная жена, кажется, снова очень хочет прыгнуть в омут».

В мыслях она стала жестоко бранить себя, томясь среди приветливых подушек.

Но глаза уже закрывались, и теплое тело охватывала сладкая истома сна, отодвигая действительность и задергивая ее сказочными занавесями.

III

Еще с вечера душный воздух обещал разразиться грозой, и деревья сада, беспокойно выгибаясь под ветром, тревожно шептались о том, что неизбежное уже пришло и стоит где-то близко.

— Разве вы не слышите его жаркого дыхания? Неизбежное уже здесь, рядом! — шептались деревья, перевертывая побледневшие листья.

И их шепот возбуждал тревогу в сердце Богавута. Ночью ему не спалось. Припоминалось то, о чем вспоминать не хотелось, и сердце мучительно покалывали черные предчувствия. Злые глаза глядели на него из мрака и говорили:

— Не думай, что ты спрятался от нас: мы видим тебя. Вот ты!

Обессиленный и измученный, он встал с постели, проворно оделся и вышел из своего маленького флигелька. На дворе шумел ветер. В долинах, между буграми, что-то протяжно дудело. В доме с мезонином все спали. Даже в окнах мезонина не светилось огня.

«И она спит», — подумал Богавут о Надежде Львовне. «Как тяжело!» — вырвалось у него со стоном.

— Тяжело! Тяжело! — гудело между буграми жалобно.

Там точно бегали невидимые, в шелестящих одеждах, и порою издавали на длинных свирелях жалобные, протяжные ноты. И облака в небе сбивались в хмурые взлохмаченные группы, как перепуганные стада. Богавут прошел в сад. Калитка сердито хлопнула за его спиной, заскрежетав железом щеколды. Это напомнило лязг оружия.

«Пришли за мной, чтоб взять меня», — пришло на мысль Богавуту.

Он почти упал на скамью, повергнутый в тоскливое смятение, стиснув виски.

«Этот час настанет, этот час скоро настанет», — мучительно крутилось в нем «неизбежное уже за спиною».

— Счастья для меня уже не существует? — спросил он кого-то тоскливо.

Душным туманом дохнуло в лицо. Вершины деревьев, выгибаясь, загудели над ним.

— Не существует, — послышалось в их шелесте.

— Не существует, — плаксиво откликнулись между буграми свистящие свирели.

Он поднялся было со скамьи, пробуя преодолеть смятение, пересилить себя, умиротворить всполошившуюся мысль, но снова опустился как подкошенный.

— Василий Сергеевич, Василий Сергеевич, — будто залепетали деревья.

— Вздор, — проговорил Богавут вслух, — пустяки.

А в памяти выплыло:

Покидая кофейню, он старался незаметнее шмыгнуть мимо ярко освещенных окон и слиться с толпой, болтливой, нарядной и пестрой, празднично настроенной теплым вечером.

Мелькнуло жирное и бритое лицо актера, пестрая шляпа кокотки, нафабренные усики веселящегося, неунывающего старичка. Раздраженно проржал громоздкий автомобиль. Шмыгнула девочка с картонкой, с недетским взором. Стаей прошло несколько гимназистов, дергая друг друга за локти и оживленно разговаривая. Пробежали двое студентов, на ходу объясняя друг другу какую-то сложную теорему.

— Василий Сергеевич, — вдруг услышал он ласковый и приветливый голос.

И сразу его бросило в озноб. Мысли спутались, как листья в бурю, и холодные пальцы ужаса коснулись сердца.

«Это не меня, это не меня, это — простое совпадение», — пытался он убедить себя.

Он поспешнее зашагал по панели, догнал тех двух студентов и пошел с ними рядом.

— Василий Сергеевич, — опять послышалась за его спиною все так же приветливо.

«Это не меня, в этом не может быть никакого сомнения», — порешил он.

Однако, вдохнув в себя как можно больше воздуха, он пошел еще поспешнее, стараясь не отстать от студентов. Прикрываясь за их спинами, он намеревался все же, из предосторожности, незаметно юркнуть в первый же боковой переулочек.

«А там на извозчика, и — айда! Вон отсюда!» — думал он, насупясь, глубже засовывая руки в карманы пальто.

Опять рядом заржал автомобиль, медленно и важно, с сознанием силы, проплыв мимо панели.

Два студента с жаром спорили. Один говорил: