Насчет «красивой» согласиться трудно, впрочем, о вкусах не спорят. Крылатое чудовище с разинутой пастью. Жуткая мерзость, по-моему, но мужчинам такие тату нравятся. Взгляд мой против воли то и дело возвращался к его запястью, с возрастающим беспокойством я как будто пыталась что-то вспомнить… Алексей поднялся, подхватил рубашку и продолжал пить кофе уже в ней.
Деревня появилась из-за поворота внезапно. Поначалу я увидела только церковь на пригорке и с десяток крыш, проглядывающих сквозь кроны деревьев. Дорога спускалась с горы, теперь перед нами была почти прямая, широкая улица, по обе стороны засаженная огромными липами.
– Красивое место, – заметила я.
Мы притормозили возле ближайшего дома. Окно на веранде было открыто, и в нем показалась бабуля лет восьмидесяти в белом платочке, смешно повязанном концами вперед.
– Здравствуйте! – крикнул Алексей. – Не подскажете, в каком доме живет Лариса Омельченко. Или Самсонова?
– Крайний дом с той стороны, – ответила бабуля. – Розовой краской крашенный.
– А если Павел здесь? – вслух подумала я.
– Тем лучше, – отозвался Алексей.
Очень скоро мы увидели дом задорного розового цвета. Обычный деревенский дом, у крыльца качели, возле палисадника яркая песочница из пластмассы, в ней сидел четырехлетний малыш в панаме в горошек и с увлечением рычал, изображая работу двигателя, в руках у него был игрушечный трактор.
Мы вышли из машины, Алексей направился к песочнице.
– Привет, пацан. Как тебя звать?
– Павлик, – ответил тот, глядя на него с любопытством.
– Давай руку, Павлик.
На крыльце появилась молодая женщина с темными волосами, заплетенными в косу. Красивое лицо с тонким носом, в карих глазах тревога.
– Иди в дом, – спокойно сказал Алексей, приблизившись.
Словно под гипнозом, она попятилась, не сводя взгляда с его руки, которой он держал мальчика. Друг за другом мы вошли в кухню. Женщина замерла посреди комнаты, я осталась стоять у двери. Алексей сел на стул возле окна, ребенка посадил на колени, тот теребил пуговицы на его рубашке, не проявляя беспокойства, точно Алексей был ему хорошо знаком.
– Фотографии мужа в доме есть? – спросил мой спутник. Женщина инстинктивно повернула голову, проследив ее взгляд, я увидела на телевизоре фотографию в рамке. Лариса сидит на траве, прижимая к груди мальчика, рядом с ней Павел. Алексей взглянул вопросительно, я кивнула.
– Мобильный, – сказал он, протягивая руку, женщина метнулась в переднюю, схватила телефон с подоконника и отдала Алексею. Он сунул его в карман. – Теперь слушай внимательно. Мне нужен твой муж. Я не собираюсь сворачивать ему шею и денег требовать тоже не намерен. Но кое-что он мне должен объяснить. Делать этого он не захочет, придется его заставить. Поэтому сейчас ты поедешь с нами. Обещаю, что ни с тобой, ни с мальчиком ничего не случится, но только при одном условии: ты ведешь себя разумно. Не пытаешься предупредить мужа или кого-то еще. Не пытаешься сбежать, позвать на помощь и так далее. Если у тебя ума на это не хватит, я убью ребенка. И никакие заверения типа «я больше не буду» на меня не подействуют. Теперь жизнь сына зависит только от тебя.
– Но… – начала женщина.
– Заткнись, – не повышая голоса, сказал Алексей. – Твой Павел взрослый мужик и сам о себе позаботится, а тебе надо думать о сыне. И никаких вопросов. Все поняла?
– Да, – едва слышно ответила женщина.
– Собери вещи себе и сыну, вы уезжаете на несколько дней.
– Но моя работа…
– Мне что, надо пацану руку сломать, чтобы до тебя дошло?
Лариса бросилась к шифоньеру, достала сумку и собрала вещи.
– Ты не слишком суров? – тихо спросила я.
– Не слишком, – отрубил Алексей.
Через несколько минут мы были возле машины. Женщина с сыном устроилась сзади.
– Мама, куда мы едем? – спросил Павлик.
– На рыбалку, – улыбнулся ему Алексей.
– Правда? А ты мне удочку дашь?
– Если будешь слушаться маму.
За всю дорогу Омельченко не задала ни одного вопроса, тихо разговаривала с сыном, прижимая его к себе. На заправке, где мы остановились, попросилась в туалет.
– Я тоже хочу, – сказал Павлик, и Лариса молча взглянула на Алексея.
– Идите, – кивнул он.
Наблюдая за тем, как она, держа сына за руку, направляется к кафе, я спросила:
– А если она все-таки…
– Нет, – покачал головой Алексей. – Она все поняла.