Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

Границы Союза Советов
Закрыл он от воронов черных,
Одел их бетоном и камнем
И залил чугунным литьем.
Споем же, товарищи, песню
О самом великом дозорном,
Который все видит и слышит, —
О Сталине песню споем.

Хотелось бы поскорее забыть эти слова.

Но тогда каждый из нас всем существом ощутил величественность происходящего! Особый момент в своей жизни! И без всякой команды вдруг загремел салют! Стреляли из автоматов и винтовок! Из карабинов и пистолетов!

И началось невероятное! Все бросались друг другу в объятия. Кто-то упал на колени, воздев руки к небу. Другие бросились к единственному пограничному столбу, вкопанному по случаю торжества, обнимали его, целовали, отрывали щепки на память. Некоторые собирали землю в платочки. И все плясали! И как! Чего только не отплясывали — и русскую, и лезгинку, и украинский гопак! Отбивали чечетку — и с таким азартом, изобретательностью, что все были в восторге, аплодировали, притопывали, сами пускались в пляс. И уже вышли вперед баянисты, гитаристы, запели частушки, все подхватывали слова, хлопали. С места и выходя в круг, вступали все новые исполнители.

Скоро кончится война,
Скоро Гитлеру капут,
Скоро временные жены,
Как коровы, заревут.
Ах ты, Гитлер косолапый,
Тебе будет за грехи.
На том свете девки спросят:
А где наши женихи?

Всего за несколько минут люди стали совсем другими — раскованными, выпрямились, на лицах появилась гордость, глаза блестели. Отступили, пусть ненадолго, жуткие воспоминания о днях отступления, смерти, годы шедшей с нами в обнимку, слезы о тех, кто погиб, — все отошло в этот миг общего торжества и радости! Как прекрасно, что ты дожил до этого часа! Что среди первых из первых пересек эту условную географическую линию, которая всем так дорога, к которой мы все так стремились! Всем казалось, что теперь-то — рукой подать до конца войны!

Незабываемый день! В наших душах гремели оркестры, стучали барабаны! Наши опьяненные победой сердца пылали гордостью исполненного долга!

Прибыла кинохроника. После краткого приветственного слова командира 653-го полка Сковородкина, отставив пляски и частушки, все построились в колонну, и фронтовые операторы засняли торжественный момент: строевым шагом полк пересекает границу, минуя пограничный столб.

Шли герои разгрома немцев под Москвой, Ржевом, Смоленском, Витебском, Минском, Оршей, Гродно, на Немане. И каждый солдат, проходя мимо этого единственного пограничного столба, отдавал ему честь, воспринимая его как символ освобождения родной земли от фашистской нечисти[23].

Часть четвертая В Польше и Восточной Пруссии Июль 1944 — апрель 1945

Глава двадцатая «Неприкасаемые» Июль — декабрь 1944 года

Начальственные игры

Дорога уходила все дальше на запад. 18 июля 1944 года дивизия вступила на польскую землю.

Примерно через неделю меня вызвал новый начальник политотдела полковник Ковырин (Борисова подняли в должности) и поздравил с повышением. Стал я помощником начальника политотдела дивизии по комсомолу. По указанию армейского начальства меня направляли к нашему соседу — в 352-ю дивизию. Попрощавшись с товарищами, передав должность комсорга полка Васе Рагулину, я поспешил к новому месту службы.

Когда я прибыл, оказалось, что мое место занято. Начальник политотдела 352-й дивизии полковник Ефимов сообщил мне, что мой предшественник, капитан Кузин, всего лишь легко ранен и вот-вот должен вернуться из госпиталя, так что в армии поспешили его списать; меня же он просит недельки две подождать в тылу.

Практически без дела я промаялся в тылу дивизии почти месяц. За это время дивизия прошла свыше ста километров, участвовала в боях. В отношении ко мне начальника политотдела я чувствовал известное пренебрежение, этот тучный полковник с первой встречи не вызвал у меня симпатии: мне неприятны люди, которые не смотрят в глаза. Капитан Кузин все не возвращался. В конце концов я понял, что со мной хитрят.

Не согласовав с начальством, я позвонил в политотдел 31-й армии, помог мне дозвониться замкомдива по тылу, приличный человек. В армии попросили перезвонить через два-три дня. Я перезвонил, и меня пригласили приехать. По прибытии мне сразу вручили новое предписание: я направлялся в 331-ю дивизию — «лучшую в армии», как сказали мне на прощание.

В составе 331-й дивизии я провоевал до последних дней войны.

Комдив Берестов и начальник политотдела Шилович