Что было дальше, я не помню. На голову мою опустилась дубинка, и я почувствовал, что падаю. Очнулся я в тюрьме. В крошечной камере нас было человек двадцать. Рядом со мной сидели мои дядья — Андра и Тибор.
— Твоё счастье, что голова у тебя крепкая, — не то был бы уже в царствии небесном! — сказал дядя Тибор. — Болит?
— Ух! — протянул я, ощупывая шишку величиной с орех. — Вот украшение! А где мама с папой? И Пишта?
— Все здесь, — с улыбкой сказал дядя Андра.
— Слушай, — шептал мне дядя Тибор, в то время как дядя Андра стоял у двери, наблюдая в «глазок» за тюремщиком. — Пронюхал-таки этот мерзавец Лозанчич, что печатный станок хранится у вас. Тебя по малолетству первым выпустят на волю. Так вот, прямо отсюда беги в пекарню Андры Дуклянского. Спросишь Милана. Его легко узнать — такой курчавый, черноволосый да и хром на левую ногу… Скажи ему: «Когда посадите в печь кекс?» Повтори.
— «Когда посадите в печь кекс?»
— Хорошо, — продолжал дядя Тибор. — Он ответит: «Посадим, когда народ потребует». Расскажи ему про нас, а потом перенесите станок в дом на улице Обилича — вы там будете жить. Ключи у Милана. Сделаешь?
— Неужто вы сомневаетесь, товарищ Рожа? — обиделся я.
Он весело засмеялся.
— Ни капельки. Кабы сомневался, не стал бы давать тебе такое поручение.
Меня продержали в тюрьме до вечера. Жандармы всё время водили забастовщиков на допрос. Когда повели дядю Тибора, он весело подмигнул мне и поспешил за жандармом с таким блаженным видом, будто шёл на свободу. Вернулся он сияющий и счастливый.
— Меня допрашивали! — Дядя Тибор щёлкнул языком. — Этим горе-следователям никогда не понять, что, хотя у нас и нет дипломов, мы тоже кончали университеты. Только свои. Что знают они о жизни? Какой-то прилизанный капитанишка битый час выспрашивал, как меня зовут, где работаю, откуда родом, состою ли в профсоюзе и в Коммунистической партии. А я знай себе на все вопросы: «Я не Хоргош, я Тибор Рожа из Суботицы». Тогда он позвал переводчика, который задал мне те же вопросы по-мадьярски: «Hogy hívják? Mivel foglalkozik? Hol születet? Tagja-e a Szövetségnek? És a kommunista pártnak?» Хотите знать, что я ему ответил? А то же самое, что капитану: «Я не Хоргош, я Тибор Рожа из Суботицы!» Боюсь, что оба заработали нервный тик.
Около шести вечера в камеру вошёл жандарм и велел мне следовать за ним. Я бросил на дядю Тибора красноречивый взгляд и быстро зашагал по тёмному узкому коридору. Вдруг жандарм остановился, постучал и, гаркнув: «Входи!» — грубо втолкнул меня в дверь.
Прежде всего я увидел огромный письменный стол красного дерева, за которым сидел человек, погружённый в чтение газеты. В нескольких шагах от стола, спиной к двери, стояли мои родители. В первую минуту я страшно обрадовался, но радость моя тут же сменилась страхом, что полиция уже нашла печатный станок. Между тем одного взгляда отца и беззаботной улыбки матери было достаточно, чтоб весь мой страх как рукой сняло.
— Значит, всё семейство в сборе! — сказал человек за столом и, опустив газету, пронзил меня долгим испытующим взглядом, на который я ответил полным равнодушием.
Наконец он встал, улыбнулся и подошёл ко мне.
— Кажется, ты меня забыл. — И повернулся к отцу: — А вы, сударь?
Отец пожал плечами и вдруг изумлённо воскликнул:
— Так это были вы?..
— Значит, вспомнили?
— Да. Вы тот самый жандармский лейтенант, который тонул на Паличе!
— Теперь я капитан! — гордо объявил жандарм и снова воззрился на отца: — Вы, господин Малович, спасли мне жизнь.
— Что ж, — усмехнулся отец. — Человеку свойственно ошибаться!
— А вы шутник, — с кислой улыбкой заметил капитан. — Впрочем, это неважно. Я хочу вернуть вам долг. Вы свободны.
— Хорошо, господин капитан, мы уходим, — сказал отец. — Теперь мы квиты, однако позвольте надеяться, что наша любовь на том не кончится.
— Прощайте! Прощайте, сударь!
Как только мы вышли на улицу, я рассказал отцу всё, что сообщил мне дядя Тибор. Мы поспешили домой.
Дома родители поговорили с бабушкой, а потом мы разобрали станок, разложили его по маленьким ящикам и ночью, с помощью мастера Милана, перенесли в дом на улице Обилича. А на следующий день перебрались на новую квартиру.
Как-то в погожий день отец отдыхал во дворе.
— Гм, просто невероятно! — воскликнул он вдруг. — Раз в жизни дал промашку, и та пошла на пользу! А капитану надо зарубить на носу: не зная броду, не суйся в воду!
ПЯТЬ БЕЛЫХ ПЛАТЬЕВ
Моя мать часто говорила:
— Только бы ещё Лазарь подрос, тогда я буду самая счастливая женщина на свете. Только бы Лазарь подрос…