Рыжая Соня и Ущелье смерти

Что подумала о его словах Соня, так и осталось неизвестным. Скорее всего он говорит о своей загадочной родине, но расспрашивать его в присутствии Ганы она не стала. Девушка же смотрела на них и, казалось, вовсе не понимала, о чем они спорят. Такая красота, такое богатство… Как все это великолепие может не нравиться? Уж в Яме-то всяко жилось похуже, чем здесь. Впрочем, где им понять это… Отсыпь, говорит, поганцу сотню монет, чтобы память освежить, а тот берет и сыплет, и хоть бы слово сказал против! Да на эту сотню в Яме!.. Гана вспомнила покосившиеся лачуги и горы гниющего мусора на обочинах, и ей сделалось дурно от одной только мысли, что она когда-нибудь вернется обратно. Ну нет! Эти двое богаты, как короли, и она теперь от них ни за что не отстанет, разве что только сдохнет…

— Приехали,— известила своих спутников Соня, когда они добрались до моста через широкий канал.

Соня спрыгнула на землю и осмотрелась. Ничто не изменилось, пока ее не было, словно она и не отлучалась на все лето. Она повернулась к Северу, который не последовал ее примеру и остался в седле:

— Подождите меня здесь.

Спутник ее кивнул в ответ и принялся разглядывать фасад здания, перед которым они остановились. В два этажа, чистое и опрятное, с распахнутыми настежь окнами, из которых доносились голоса гуляк, оно примостилось на самом берегу канала, перед мостом, соединявшим центральную часть города с Пустынькой — воровской частью Шадизара.

Девушка бесшумно отворила дверь, мягко скользнула внутрь и по выработанной годами воровской жизни привычке остановилась на пороге, присматриваясь. Все как всегда. Люди пили, ели и веселились. Однако внимательный взгляд девушки отметил и кое-какие изменения. Несмотря на то что едва перевалило за полдень, свободных столов в большом зале оставалось совсем немного — едва ли четверть от общего числа. Это означало, что старалась она не зря, и дела Саиба пошли в гору.

Девушка мельком оглядела посетителей, отмечая немало давно знакомых пьяных и еще не успевших захмелеть. Правда, попадались и незнакомцы, которые вели себя с тихим достоинством, явно показывавшим, что они выбрали эту выгодно расположенную таверну для деловой встречи. Однако ни один из них не внушал опасений, а чутье Соню еще никогда не подводило.

Одним словом, обстановка, царившая у Саиба, успокоила Соню. Большой квадратный зал с двумя примыкавшими к нему малыми, отделенными от него только плотными занавесями, наполнял нестройный шум голосов. Несмотря на отворенные настежь окна, стояла духота, которую не могла рассеять даже близость канала, но привычные ко всему завсегдатаи не обращали на это особого внимания. Впрочем, такая выносливость посетителей не вызывала удивления: шадизарцы привычны в равной степени и к летней жаре с ее пылью и духотой, и к пронизывающим до костей колючим зимним ветрам.

Надо, однако, сказать, что к осторожности Соню побуждала скорее привычка действовать осмотрительно. Ее давно не было в Шадизаре, да и уехала она из города без шума. Все последние дела прошли тихо и гладко: если уж Соня бралась за заказ, то исполняла его чисто и следов не оставляла. Иногда, правда, ей случалось совершать кражу для себя, но в таких случаях она никогда не брала вещей, которые могли бы опознать бывшие владельцы.

Наконец Соня поймала взгляд Саиба, круглое лицо которого мгновенно расплылось в улыбке. Он крикнул пару слов жене, которая тут же заняла его место в зале, и засеменил между столами навстречу своей компаньонке. Она же кивнула на входную дверь, показывая, что ожидает его снаружи, и вышла.

Соня успела только обменяться взглядами с Севером, когда дверь отворилась и на улицу выскочил коротышка-тавернщик.

— Ах, Соня! — воскликнул он, всплеснув пухлыми ручками, но тут же заметил могучего незнакомца с белокурой красоткой и осекся, не зная, как вести себя в их присутствии.

— Это мои спутники, Север и Гана. При них можешь говорить ничего не скрывая, но перед этим я хотела спросить: моя комната еще свободна?

— Ай! — Толстяк снова всплеснул ручками, и его круглое лицо опять расплылось в улыбке, превратив и без того узенькие глазки в две почти незаметные щелки.— Ну как не стыдно? Ведь я уже говорил: ту комнатку, что тебе приглянулась, я никому не сдаю! — Он улыбнулся еще шире, хотя, казалось, это уже невозможно.— Несмотря на тревожные слухи, я все же надеялся, что когда-нибудь ты почтишь ее своим божественным присутствием!

— Тревожные слухи…— задумчиво повторила Соня и, поняв, что он имеет в виду, продолжила: — Тогда вот что. Позаботься о конях… Надеюсь, в стойлах для них найдется место? — Саиб с готовностью кивнул.— Тюки пусть поднимут наверх, и приходи сам.

— Слушаюсь, моя госпожа,— ответил толстяк и согнулся в шутливом и неожиданно грациозном для столь тучного человека поклоне, в котором, однако, все трое почувствовали неподдельные искренность и восхищение.