Рыжая чайка

Вольфгары не боялись боли. Они были терпимы к ранам. Они презирали боль и страх. И некоторым из них это вообще было неведомо. Ночные дьяволы были неукротимы, выносливы и сильны, но никто не знал, знакома ли им душевная боль, и как с ней справляться. По крайней мере, Камиль не слышал и не встречал таких – несущих в душе тяжелый камень, мучимых таким сильным чувством и терзаемых страхом потерять причину своей боли. Камиль переживал всё это. Он не знал, как ему с этим жить, какой сделать выбор, ведь любое решение принесет тяжелые последствия. Девушка притягивала его к себе, манила, даже сквозь его напускное равнодушие и спесь. Обладать ею, этого для него было мало, ему хотелось заполнить ею свою пустоту, своё пространство, привязать её к себе, внести в свою жизнь, и быть уверенным, что она только его. Но когда он в тысячный раз повторял себе, что она иная, чуждая его народу, сути вольфгаров – она становилась ему ещё нужнее. Камиль всеми силами пытался избавиться от этой навязчивости, гнал её из своих мыслей, ощущая образовывающуюся пустоту. И тогда его начинал съедать огонь гнева. А когда все эти дни она шла впереди отряда, Камиль понял, что это мерзкое чувство, разъедающее всё внутри – зовется отчаяньем.

Но сегодня, пожалуй, он испытал свой самый незабываемый страх!

Вначале, его резко начал колотить гнев, когда она принялась сбрасывать одежду, а вся эта свора пялилась на неё голодными глазами! Окатившее его чувство вызвало у него ярость, и если бы сейчас была ночь, он не смог бы себя сдержать – обращение было бы неминуемо. А когда она ступила на эту дрожащую тростинку, раскалённую суть вольфгара мгновенно сковал ледяной ужас. Тара, ступая краешком стоп, продвигалась шаг за шагом, плавно балансируя руками. Видно было, как её стройные ноги дрожат от напряжения, а и так светлая кожа стала совсем молочной. И только распущенные рыжие волосы выделялись ярким пятном. Вот она пошатнулась, рейка под ней заходила ходуном, ей пришлось взмахнуть руками и изгибаться всем телом, чтобы удержаться. Ирвин прицелился, подаваясь вперед. …

Камиль медленно сполз на пол. Дрожащими (в первый раз) пальцами он стёр со лба холодный пот. Он не мог смотреть и в то же время не смог отвести глаз. А время, как стекающая капля смолы, текло медленно, застывая в конце, превращаясь в липкий кусок. У вольфгаров был отличный слух, он слышал, как она всхлипывает от страха, и тогда его снова обжигало пламенем. И так с каждым её шагом – то в жар, то в холод!

Она прошла уже больше половины. По напряженному лицу Ирвина катились капли пота, ведь чем дальше отдалялась Тара, тем меньше у неё будет шансов в случае падения ухватиться за посланную ей веревку. Алишер застыл, как каменное изваяние, не отрывая глаз от миниатюрной фигурки.

Ещё чуть-чуть. Общее напряжение накалилось до предела. Камилю казалось, что воздух был настолько горячий, что его было больно вдыхать. Только бы она резко не прыгнула! Проклятая ненавистная перекладина!

О, сила! …Она добралась! Сердце Камиля забилось быстрее, ударяясь о рёбра.

Тара опустилась на землю, приходя в себя. Пол пустил стрелу, посылая ей крепежную веревку для переправы остальных. И только Тара, наконец-то обвязала её конец о камень, закрепив кручеными узлами, в одно мгновение, вольфгары даже и глазом не успели моргнуть – Камиль сгреб в кучу её вещи и уже полз по верёвке. Вернее, он словно скользнул по ней. И вот уже он стоит возле Тары.

***

Я не знала, что у меня дрожит сильнее: ноги, руки или подбородок. Меня безудержно трясло, словно в лихорадке. Я даже не могла представить, как я смогу одеться с такими конвульсиями.

Надо же! Камиль перенесся ко мне будто дуновением ветра. А когда я увидела его глаза! … Никогда не видела такого выражения у вольфгаров! Они были преисполнены такой муки, что казалось их чернота, расплещется наружу, но по ободочку этого страдающего взгляда уже вспыхивали искры праведного гнева:

– Я тебе этого никогда не забуду! – прошептал он, сунув мне в руки свёрток.

– А я …ничего такого …плохого не совершила. …Не предала, …не отказалась, …жертвовала ради союза, …ради цели, – заикаясь от дрожи и пытаясь одеться, выдавила я. – Я ничем … тебя не оскорбила. – Пальцы не слушались меня, я пыталась зашнуровать лиф, но у меня это не выходило. – Помоги, – с ужасом, что я прошу его об этом, вытолкала я из себя это слово. И тут я заметила, что Камиля самого трясет, но неимоверная способность молниеносно двигаться его не подвела. Его ловкие пальцы тут же затянули на мне кожаные ремешки, и, похоже, не отдавая себе отчета, несколькими быстрыми движениями, он надел на меня и нижнее, и верхнее походное платье.

– Я сама! – еле успела вырвать у него танты.

И тут его прорвало:

– Если бы я не знал, что ты ненормальная – я бы подумал, что ты сделала мне это на зло! Сегодня я узнал, что от страха можно умереть или стать полоумным идиотом! В следующий раз, ты меня, наверное, добьешь! И только попробуй сейчас открыть рот и задать свой самый дурацкий вопрос, словно я безразличное чудовище!