Рыцарь нашего времени

Эти мысли помогали ей не увязнуть в фантазиях о том, что сейчас лежит в закрытом гробу в пяти шагах от нее, держали на плаву, напоминая о том, что жизнь – здесь, со всеми ее мелкими заботами и удивлениями, и она, Ольга Силотская, остается по эту сторону жизни, что бы ни случилось. Ольга снова задержалась взглядом на том, кого представили ей как Макара Илюшина – человека, к которому ее муж обратился с просьбой отыскать Володю Качкова, – и подумала, что его безобидная внешность обманчива. Совершенно невозможно определить, сколько ему лет – то ли двадцать три, то ли тридцать пять, но скорее ближе к последнему.

Парень поднял на нее внимательные серые глаза и тут же их отвел, словно увидел кого-то за ее плечом. Ольга даже хотела обернуться, но сдержалась и заставила себя думать не о том, кто мог призраком стоять за спиной, а о черном платке, который нужно постирать вечером, после поминок.

Илюшина незримо преследовал Владимир Качков – человек с жилистой короткой шеей и угрюмым волчьим взглядом исподлобья. Кого он выбрал себе в сообщники? Как долго вынашивал ненависть к человеку, облагодетельствовавшему его, давшему ему работу, приблизившему его к себе и оградившему от недоверия и зависти окружающих? И когда робкая мысль превратилась в замысел, а затем оформилась в план? У Макара возникло ощущение, что Владимир Олегович с усмешкой наблюдает за ним, беззвучно посмеиваясь, обнажая темно-красные, болезненного вида десны над короткими резцами. Кто-то из людей, стоявших вокруг могилы Ланселота, тоже посмеивался про себя, но безупречно играл свою роль. Кто-то из тех, с кем Качков обдумывал план, приводил его в исполнение, заметал следы... «Плохо замели, голубчики, – подумал Макар. – Даже не догадались предложить девицам в солярии денег за молчание, или привести плакат в исходный вид. Или для вас это было неважно? Или кто-то напортачил, допустил ошибку, а потом, пытаясь ее исправить, запугав нас, еще больше испортил все дело?»

Был момент, когда Макару показалось, что за спиной Ольги Силотской кто-то есть – неразличимая фигура в мешковатом пальто, наклонившаяся к ее уху. Илюшин моргнул, и странное видение пропало: Ольга стояла одна, все остальные образовали что-то вроде темного, тихо шепчущегося полукруга за ее спиной. «Сыграть шутку с „жамэ вю“ мог только тот, кто очень хорошо знает Дмитрия. Зачем кому-то из его близких потребовалось, чтобы Ланселот круто изменил свою жизнь? И что получит вдова после его смерти?»

Макар перевел взгляд на соседнюю могилу и насторожился. За памятником определенно кто-то стоял. Сделав шаг вправо, он рассмотрел, кто именно, и кивнул самому себе, словно утвердительно ответил на невысказанный вопрос.

* * *

Полина отошла чуть поодаль, сцепив покрасневшие пальцы. Она вечно мерзла зимой и ранней весной, и даже под апрельским солнцем, растопившим снег вдоль оград, чувствовала себя простуженной и больной. «Дедушка оказался не прав – Диму хоронят не на одном с Колей кладбище. Мне нужно подойти, попрощаться, но я не могу. Слишком тяжело». Она не отрывала взгляда от ямы и вздрогнула, когда по гробу забарабанили первые комья промерзшей земли.

– Серега, ты знаешь, кто это? – негромко спросил Макар, кивая в сторону невысокой фигурки в черном пальто, скрывавшейся за памятником у соседней могилы.

– Нет, впервые вижу, – тихо сказал Бабкин, приглядываясь к девушке. – Я думаю, что можно...

Он обернулся, но Макара уже не было рядом. Тот обошел сотрудников «Брони» – женщины плакали, один из мужчин промокнул глаза платком, – и остановился возле высокой фигуры в длинном плаще. Крапивин и Швейцман подошли к Ольге и стояли за ее спиной, как два ангела-хранителя. Лица вдовы Силотского Илюшин не видел, но лицо курчавого маленького Семена Давыдовича, про которого накануне рассказывал Макару Бабкин, было нездорового красновато-лилового цвета, лишь под глазами цвели два бледных пятна. Швейцман судорожно жевал нижнюю губу, которая распухла, как от укуса насекомого, и, похоже, вот-вот закровоточит. По гладкой толстой щеке сбежала крошечная слезинка, и непонятно было, что ее вызвало – апрельский ветер или горе по убитому другу.

Крапивин стоял с непроницаемым лицом – его можно было бы назвать безразличным, если бы не короткие, почти незаметные подергивания жилки под правым глазом. Голубая жилка то затихала, то начинала пульсировать так, будто хотела вырваться из-под кожи, протечь тонким ручейком от века до края скулы, а за ней начинал плясать уголок глаза, и Крапивин судорожно моргал, крепко сжимая и разжимая веки, после чего проводил указательным пальцем по правому глазу, словно стирая слезу. Но Илюшин, стоявший рядом, видел, что слез у Крапивина не было.

– Денис Иванович, – тихо сказал он, прибившись вплотную к высокому человеку с дергающейся жилкой и взяв его под локоть. – Поверните, пожалуйста, голову вправо. Там за памятником прячется девушка. Вы ее знаете? Как ее зовут?

По тому, как напрягся Крапивин, Илюшин понял, что его догадка справедлива.

– Полина Чешкина, – сдавленным голосом выдавил тот.