Всё тело беса почернело от ударов и местами уже вздулось волдырями, из которых сочилась черная, бесовская, вонючая кровь. Лицо Гадеса Кир не трогал и только вместо носа на нем вырос какой-то баклажан, который уже начал уже дымиться и выбрасывать синие огоньки пламени. Бес визжал так, что заглушал звуки бури, грохотавшей вокруг. Он пытался убежать, куда-нибудь спрятаться, упасть и скрутиться в комок, но рыцарь не давал ему это сделать и поднимал на ноги мощными ударами ног. Левая рука Гадеса была сломана в плечевом суставе и повисла плетью, а глаза вылезли из обит от нестерпимой боли. Ноги его подгибались, а движения стали судорожными и такими неуверенными, словно ему в башмаки насыпали ядовитых патефонных иголок. Внезапно все язвы Гадеса разом, как по команде, задымились, Кир перестал его избивать и тот рухнул на колени. Воздев к небу правую руку он завопил что было мочи:
- Господи, прости! Пошли мне смерть!
Кирилл тотчас стукнул каблуком по носку правого ботинка, бросился вперед, подпрыгнул и молниеносным движением снёс Стюарту де-Монтойе, так вовремя вспомнившему о Боге, голову, после чего быстро прижал руки к груди и деловитым голосом громко сказал:
- Прости меня за такую поспешность, Мастер. Это я не со злости, а только ради предосторожности. Вдруг, он взял бы и передумал, а так глядишь, в новой своей ипостаси ещё и человеком станет. - Посмотрев на свои руки и грудь, обляпанные черной кровью, Кир поцокал языком и воскликнул - Батюшки, а испачкался-то я как. Нет, надо быстренько искупаться, пока море не убежало. Не идти же мне в дом к Ворку таким поросенком, в самом-то деле.
Зажав нунчаки под мышкой, Кир с разбегу запрыгнул на балюстраду и стоило ему соскочить с неё на каменные плиты, как со стороны пролива на каменную скалу набежала огромная морская волна и ласково омыла его от бесовской крови, даже не заставив пошатнуться и, вдобавок, бережно вернув на балюстраду, с которой он только что спрыгнул. Заодно волна, под шумок, ловко утащила бездыханный труп герцога и его безумную голову. Всё остальное она оставила на месте и даже не замочила гимнастерки, лежащей под балюстрадой. Весело засмеявшись, Кир закричал:
- Спасибо тебе, волна! Океан, я тебя люблю!
Быстро собравшись в дорогу, он побежал к Грюнбергу, весело хохоча на бегу. Настроение у него было просто превосходное и главным образом потому, что он заставил падшего рыцаря, пусть и жестокими побоями, вспомнить перед смертью о Боге и о своей душе. Это означало, что Хозяин Тьмы проиграл вчистую не только в этом коротком бою, в котором его избранник даже не смог толком оказать ему сопротивления, но и в целом. Теперь Кир был полностью уверен в том, что все его адские полчища будут истреблены без какой-либо пощады и снисхождения. Эти придурки сделали свой выбор и проиграли, ну, а что с ними будет потом, его уже не касалось. Наверняка Мастеру Миров рыцари были нужны не для воспитательной работы с силами зла, а для того, чтобы решительно искоренять его. Хлопот ему вполне хватало и обычными людьми, хотя бы с тем же Ворком, который без конца перетряхивал свой тоскливый и унылый гардероб. Этот парень никак не хотел поверить в то, что мода изменилась и в Барилоне наряды были не менее открытыми, чем на Грюнберге.
Шторм утих и вскоре Кир добрался до того места, где он спустился на дамбу. Взобравшись по откосу, он быстро перемахнул через новую пятиметровую каменную стену, стоявшую метрах в двухстах от куда более величественной и мощной стены тумана, которая была намного древнее. До городка Нордштейн было чуть меньше двадцати пяти километров и если он будет двигаться в хорошем темпе, то к утру доберется до горячего завтрака и уютной постели. При том условии, что на этой постели будет ещё и лежать золотая девушка, мотивировка была столь мощной, что Кирилл, задышав мощно и ровно, побежал в среднем темпе. Что ни говори, а он, всё-таки, здорово устал за истекшие сутки, бегая, как угорелый, то туда, то обратно и больше всего ему хотелось свалиться под каким-нибудь кустом, укрыться своим снайперским маскхалатом и уснуть, забыв обо всём на свете.
Однако, положение обязывало и он бежал всю ночь по безлесной степи и вскоре добрался до проселочной дороги, справа и слева от которой лежали огороды железнодорожников Нордштейна. Поскольку он мог запросто напороться на ночной патруль солдат, Кир предусмотрительно снял со своих рогов серебряные ножны. В таком виде совчелы его не видели даже в упор. В город он вбежал как раз в то время, когда солнце только начало всходить и через четверть часа, никем не замеченный, перемахнул через невысокую калитку и пошел по мощёной каменными плитами дорожке к большому, трёхэтажному дому Ворка, стоявшему за роскошным, ухоженным палисадником уже добрых триста или четыреста лет, вдыхая ароматы жасмина, к которым примешивался какой-то новый запах то ли ландышей, то ли гиацинтов. Кажется, всё-таки именно гиацинтов, но Киру было непонятно откуда он взялся, ведь гиацинты в палисаднике отцвели больше недели назад.