У наместника Киусату хватило здравого смысла не выступить против Карешты. Ему удалось погасить поднявшуюся по городу волну возмущения, требования немедленно отправить в Карешту арханов, вернуть детей. Эсимена с ее арханами-рыцарями была слишком близко, чтобы Киусату мог позволить себе отправить свою арху в Карешту. К тому же в Ифэренн никогда не было войн, не было оружия для ведения войн, и результат противостояния арханов и вампиров Трассы был непредсказуем. Здесь решало не число, а умение плюс количество магов. У вампиров был опыт войн друг с другом и с людьми. У вампиров были дайны, сравнимые по мощи, а то и превосходящие многие заклинания. Вампиров в Кареште как-то очень быстро стало больше сорока – в течение пары дней их число перевалило за две сотни. Словом, по всему выходило, что раз в Ифэренн никогда не было войн, то не стоит и начинать.
Но в своих выступлениях по радио и телевидению, и на пресс-конференциях, и на многочисленных встречах с представителями городских районов наместник рефреном повторял одну и ту же мысль: кто проявил бессмысленную жестокость, должен безропотно принять в ответ жестокость осмысленную, оправданную.
Он действительно так думал? Оправдывал чужаков, вторгшихся в его город и забравших детей у подданных князя? Хотелось верить, что так и есть. Что наместник понимает: христиане лишь воздали злом за зло. Это не по правилам, не по-христиански, но это наказание по заслугам.
Себеста считал, что по заслугам было бы убить. Вампиры думали так же, но они, как Демон, не жалели ни семью Хамиры, ни саму Хамиру. Слишком много прожили, чтобы жалеть. Вампиры просто хотели драки, большой, затяжной войны, способа скрасить досуг чем-то серьезным и увлекательным. Артур запретил мстить, Марийка донесла запрет до своей стаи, а заодно до остальных вампиров, приехавших в Карешту в эти беспокойные дни. Очень быстро об этом узнали в Песках: вампирская сеть всегда работала быстрее и лучше юора, и стаи, назначившие место сбора на границе Эсимены и Киусату, вернулись обратно, кто в Пески, кто в «родные» княжества.
Мести не будет. Достаточно того, что Даунинги лишились детей.
– У тебя что, сердца нет? – спросил Себеста.
Он видел Хамиру, он с ней разговаривал. Артур с девочкой и словом не перемолвился, за прошедшие дни ни разу не побывал в Киусату. И не собирался туда. Есть Демон, есть Ласка, есть Анна, они гораздо лучше знают, как нужно разговаривать с Хамирой, лучше знают, что с ней делать. Ну а кроме того, у Ойхе есть врачи и маги. Чего больше? Сколько во всем Ифэренн девчонок ее возраста, оказавшихся в еще более страшных обстоятельствах? Сколько их в Песках? У кого из них есть для поддержки лучшие доктора, у кого в психотерапевтах монахиня с четырехсотлетним стажем вправления мозгов?
Сердца нет? Возможно. Это еще ничего, если так. По крайней мере, в Ифэренн его пока ни разу не назвали чудовищем и не начали бояться только потому, что он таков, какой есть.
– Если хотите принести пользу, – сказал Артур вампирам, – найдите способ, убедите Росу в том, что ее миньонам нужно поработать над общественным мнением в Киусату. То, что несколько десятков человек стали жертвой демонов, еще не означает, что все княжество должно поддаться соблазну и счесть их несправедливо обиженными.
Обойтись без стай Росы было нельзя, Киусату принадлежало им.
Карештийцам и вообще вампирам с Трассы не стоило там появляться. Вампиры из Песков тоже не могли себе позволить злоупотреблять дайнами на чужой земле.
Артуру не трудно было представить, как его слова – каждое его слово – летят по сети, недоступные людям, только вампирам. Они дойдут и до Росы, никто не посмеет подступиться к ней с просьбой, но она все равно услышит его пожелание. И что скажет? Какова будет ее воля? Пока Роса не пришла ни к какому решению; от Киусату, как от брошенного в воду камня, по всему Ифэренн расходились круги слухов, обсуждений, переживаний, недоумения и злобы. Наместник успел вовремя. Он воззвал к человеческому в людях и добился отклика. Пусть не все, но многие в Киусату ужаснулись не тому, что у их земляков отобрали детей, а тому, что их земляки оказались способны сделать с ребенком. И с другими людьми, такими же людьми, как все. Ведь не перестали же христиане относиться к роду человеческому только от того, что нашли Бога и утратили подданство.
Многие. Но не все.
– Почему ты не используешь вампиров? – снова и снова спрашивал Себеста. – Тебе нельзя убивать, нам всем нельзя, хорошо, это я понимаю, но им-то можно!
Артур не знал, как объяснять то, что для него было очевидно. Заповедь «не убей», она же включает в себя не только запрет на убийство, это запрет на все, что может погубить душу. Любую душу. Странное дело, говорить он никогда не любил, но обычно все-таки умел выражать словами то, что было на уме или сердце. Ничего сложного там не было, чего ж не выразить? Даже без ругательств получалось. Но в этот раз как отрезало. Это ведь Себеста, он вроде всегда все понимал, задавал больше всех вопросов и сам находил на них ответы. Всегда умел думать. Что же изменилось?