Рыцарь идет по следу!

На этом обсуждение щекотливой темы закончилось. Только когда возвращались назад, Юрик повернулся, посмотрел на Рому, сидящего на заднем сиденье, ухмыльнулся и сказал:

– Адам и Ева.

К «благородному Рыцарю Диего» подошла «Прекрасная Дама». Было это за сценой во время пятиминутного перерыва между репетициями. Рома в костюме рыцаря печального образа хотел лишь спокойно в темноте и в полном одиночестве поковырять в носу, но неожиданное появление Аллы Мирославской в пышном платье сорвало его гедонистические планы.

– Привет, – сказала Алла, хотя они виделись минуту назад.

– Привет, – ответил Рома, смущенно пряча руки за спину.

– Что делаешь?

– Отдыхаю. (А что он еще мог сказать? В носу ковыряю, что ли?)

– Я все время текст забываю в нашей сцене, – ресницы Мирославской опустились и поднялись, как в замедленной съемке.

– В какой сцене?

– Там, где мы с тобой прощаемся.

В сцене прощания Рыцаря с Прекрасной Дамой было всего два слова: «Прощай», – говорил Рыцарь, «Прощай», – отвечала ему Дама.

– Понятно, – сказал Рома. Хотя ничего он не понимал и начинал уже как-то бояться Мирославскую, которая, сделав шаг, оказалась слишком близко.

– Давай порепетируем, – предложила Мирославская.

– Давай, – ответил Рома, отступая на шаг.

Щекотливость ситуации состояла в том, что сцена прощания, по замыслу Макара Семеновича, заканчивалась поцелуем. Во время репетиций эту сцену проходили без поцелуя. Макар Семенович, казалось, сам стеснялся своей режиссерской задумки. Но сейчас что-то подсказывало Роме, что Мирославская настроена пройти сцену до самого конца, и просто обозначением поцелуя дело не ограничится.

– Прощай, – сказала Мирославская, на глазах превращаясь в Прекрасную Даму.

– Пока, – хрюкнул Рома и сорвался с места. Он пробежал через пустую сцену, она же отгороженный спортзал, пронесся по фойе, едва не сбив читающую газету тетю Лену, и выбежал на улицу.

Лицо Ромы горело, и холодный воздух пришелся как нельзя кстати. Словно он лицом зарылся в мокрое полотенце. Как такое может быть, думал Рома, растирая снег между пальцами, лишь только ему Ева стала нравиться, Мирославская начала приставать? Раньше она была к нему равнодушна. Непонятно. Девочки странные очень, заключил Рома и заставил себя вернуться на репетицию. Там он постарался расположиться подальше от Мирославской. Впрочем, напрасно трудился. Бывшая любовь перестала его замечать.

Сами репетиции с Макаром Семеновичем были крайне тоскливыми. Борода говорил, говорил, объяснял актерскую задачу, рассказывал о трубадурах и менестрелях, но сам его голос навевал такую зевоту, что с ней можно было справиться, только вцепившись в губы пальцами.

К тому же Рома вовсе не был уверен, что спектакль о рыцаре Диего получается интересным. Даже наоборот, он точно знал, что спектакль скучный, невеселый, неинтересный, и его высмеют старенькие, готовящие к показу легенду об Осирисе.

На деле получилось еще хуже.

Балта, которой до всего было дело, распустила слух о том, что между Бородой и Нянькиным назревает новый конфликт. Яблоком раздора послужил прибор «ДБС», он же «Да Будет Свет». И Нянькин, и Борода хотели использовать «ДБС» в своих спектаклях. Понятно, что прибор можно было задействовать в том и другом одновременно, но ни Нянькин, ни Борода на это согласиться никак не могли.

– Решили, что будет показ, – сказала Балта.

– Какой показ? – спросил Мицкевич. Несмотря на общую загадочность и таинственность, он порой задавал прямые вопросы и, получив ответ, снова натягивал на себя маску таинственного Мистера Икса.

Балта сказала, что старенькие будут показывать «Осириса», а новенькие «Диего». Отец Катапотова посмотрит оба спектакля. Чей спектакль покажется ему лучшим, тому из режиссеров он и отдаст свой «ДБС».

– Откуда ты узнала? – спросил Юрик.

– Мне Катапотов сказал, – ответила Балта.

Группа ребят, и новенькие и старенькие вперемешку, пошли искать Катапотова. Но не нашли, хотя занятия еще не закончились и он должен был быть в школе. В итоге Балте не поверили, но все очень сильно перенервничали. Балту, впрочем, устроила и такая реакция. Ей важно было оказаться в центре внимания.

Ночью Роме приснился ужасный сон. Он не знал, что примерно такой же сон регулярно видят артисты по всему миру. Им снится, что они пропустили свой выход на сцену.

Роме приснилось, как он в костюме рыцаря Диего стоит за кулисами, а там, в освещенном зале, за толстой материей, рассаживаются зрители. Слышно, как проходят они вдоль кресел, переговариваются вполголоса, кашляют. И вместе с тем растет напряжение. Паника накатывает на Рому волнами, сбивает дыхание, вызывает страшную, раздирающую рот зевоту. Рома потеет от страха, пытается вспомнить текст, но обрывки фраз, приходящие на ум, никакого отношения к тексту пьесы не имеют и только усиливают волнение. Из-за кулис Рома видит, как свет начинает гаснуть и звучат первые звуки музыки, увертюры, в конце которой он должен появиться на сцене.