Рыцарь-чародей

Солнце еще стояло высоко, когда битва закончилась. Я протер клинок Этерне первой попавшейся под руку тряпицей, отбросил ее подальше, ибо она пахла могилой, и наконец вложил меч в ножны. Арнтор сидел на своем троне с совершенно невозмутимым видом, бесчувственная Гейнор лежала у него в объятиях; и Моркана стояла рядом, улыбаясь. Пять рыцарей с обнаженными мечами стояли перед ними; и я запомнил их, поскольку они оказались храбрейшими из всех, которыми похвалялся Тортауэр: Марк, Ламвелл, Геррун, Робер и Ориел.

– Вы одержали победу, сэр Эйбел, и вместе с вами моя невестка, – громко сказала Моркана. – Я признаю вашу победу и ее невинность.

Губы ее улыбались, а в глазах были черная ночь и ненасытная похоть.

– Вы разделите с нами трапезу сегодня? – кивнул Арнтор. – Я хотел бы поговорить с вами.

Его глаза тоже чернели, как грозовые облака. Я опустился на одно колено:

– С превеликой радостью, ваше величество.

Глава 33 ПОД ТОРТАУЭРОМ

Анс получил ранение в грудь; кровотечение не останавливалось, пока мы не перевязали его, и он казался очень слабым. «Я в порядке, сэр. Я в порядке» – вот и все, что он сказал, прежде чем закрыл глаза. Я не мог исцелить Анса, не обманув Вальфатера, ибо поклялся не делать ничего подобного. Все же я испытывал непреодолимое искушение, а потому присел на корточки возле раненого и положил руку ему на голову. Возможно, немного целительной силы изошло из меня. Я надеюсь.

Мы с Вистаном отвезли Анса обратно в гостиницу и поручили заботам Поука, а сами приготовились к обеду с Арнтором и Гейнор: умылись водой, которую нагрели на огне камина, и облачились в свое лучшее платье.

Вистан очень долго любовался своим новым мечом: клинок он снова тщательно протер и смазал маслом, а головку эфеса, украшенную драгоценными камнями, с восхищением рассматривал сначала при свете закатного солнца, а потом при свете каминного огня и свечей. Когда мы сели на лошадей, чистые и благоухающие, он сказал:

– Когда я стану рыцарем, я расскажу своему оруженосцу, как сражался с мертвецами в Тортауэре.

Я кивнул и пустил Облако легкой рысью.

– И как сражался с ангридами в Йотунленде, плечом к плечу с эльфами, и таким образом стал богатым.

– И стал еще богаче благодаря заключенным пари, – сказал я. – Все убежавшие сегодня вернутся завтра, и ты сможешь собрать с них выигранные деньги.

Он рассеянно кивнул.

– Полагаю, Поук соберет деньги за Анса, когда Анс оправится настолько, что сможет остаться один на несколько часов.

– Я расскажу своему оруженосцу все это, и он сочтет меня величайшим лжецом в Митгартре. – Вистан рассмеялся.

– Он скоро повзрослеет и поумнеет. Сколько тебе лет?

– Почти восемнадцать. Я скоро стану рыцарем, во всяком случае, я надеюсь.

– Ты уже рыцарь. Просто пока никто не называет тебя «сэром Вистаном».

– Однажды вы говорили что-то подобное Таугу.

– Да. Тауг действительно рыцарь, хотя и не хочет быть им. На самом деле от твоего выбора здесь ничего не зависит.

Вистан кивнул, но ничего не сказал.

– Я не понимал этого, когда был моложе. Я хотел быть рыцарем и стал им – но не благодаря такому своему выбору, а благодаря своим поступкам и образу мыслей. Выбор между добром и злом определяется образом мыслей, да и вообще любой выбор.

– Принцесса выбрала зло? Над этим я не задумывался.

– Нет, – сказал я. – Принцесса выбрала добро, но, похоже, зло выбрало ее.

Мы продолжали разговаривать по дороге к замку и после, когда переехали через мост, который опустили перед нами; но единственные слова, достойные внимания, произнес Гильф, когда нас проводили в пиршественный зал: «Ухо востро!»

Он был прав, конечно: сейчас, как никогда, требовалось сохранять бдительность. Не менее важным представлялось и то, что он счел возможным заговорить в присутствии Вистана. Дело было не в том, что я назвал Вистана рыцарем, и не в том, что они сражались бок о бок, но в сочетании этих обстоятельств с еще каким-то. Гильф хорошо разбирался в людях.

Я видел пиршественный зал Гиллинга в Утгарде. Пиршественный зал Арнтора по сравнению с ним казался маленьким, но был обставлен лучше: гостям короля предлагалось сидеть не на табуретах, а в креслах и на скамьях со спинками. Стены были увешаны щитами; на щитах заслуженных рыцарей геральдические фигуры изображались в цвете, на щитах менее заслуженных они обозначались только линией контура, а щиты рыцарей, никак себя не проявивших, оставались однотонными. Сам того не ведая, я последовал этому обычаю, когда выбрал себе однотонный зеленый щит.