Рыцарь

Секунду Вильгельм ещё стоял. Потом упал на колени. Вцепился обеими руками в меч. Захрипел. Стал заваливаться на бок.

К нам уже бежали.

…Мне помогли подняться. Большинство народа сгрудилось вокруг Вильгельма — выясняли, насколько опасна его рана.

Ги де Эльбен выпрямился и посмотрел на меня. По его взгляду я всё понял.

— Я не хотел его убивать. Но…

Ги резко кивнул и снова склонился над умирающим.

Вокруг меня хлопотал вездесущий Тибо.

— Вы ранены?.. Господи Боже, да у вас же весь бок в крови!

Я позволил ему снять с меня кольчугу и заняться раной. Во рту был противный металлический вкус.

— …Сами видите, на чьей стороне Господь, — сказал Родриго де Эро легату, — Иммануил оправдан.

— Этот поединок не может считаться законным, — сквозь зубы выжал легат.

— Это почему же?

— Да потому что не был назначен судья! Вы таковым быть уже не можете, а значит…

— Я думаю, — перебил легата барон Родриго, делая широкий жест в сторону двора, — я думаю, что такое число людей благородного происхождения, каковое находится здесь, вполне способно заменить одного-единственного судью…

— Что мне нравится в этом времени, — задумчиво пробормотал я в пустоту, — так это то, что все проблемы можно решить самым простым способом… а именно — при помощи меча.

— Это уж точно, — с некоторым сомнением согласился Тибо, не переставая обрабатывать мою рану.

— …Кроме того, — продолжал барон, — это ведь Божий Суд. И Господь, по-моему, вполне определённо высказал своё мнение.

Легат с ненавистью посмотрел на хозяина замка.

— Мы уезжаем из этого проклятого места. Немедленно. И обещаю вам, барон, я приложу все усилия, чтобы курия узнала о том, что творится в вашем Лангедоке и как здесь попирают все законы Божьи.

Он повернулся к Родриго спиной и зашагал в башню — собирать шмотки.

— Надутый индюк, — процедил барон вполголоса. — Эй, Жан! Выволакивай Иммануила из подвала. Пусть катится на все четыре стороны.

Жан убежал, а Родриго подошёл ко мне. Посмотрел, как Тибо перевязывает рану.

— Сильно он вас?

— Не слишком. Жить буду.

Барон помолчал:

— Зря вы его убили.

— А что было делать?

— Тоже верно…

Когда Тибо закончил возиться со своими тряпками, я, морщась, нацепил куртку. Припомнил, сколько раз за последний месяц мне приходилось убивать и рисковать собственной шкурой. М-да… При такой жизни недолго и калекой стать. Если вообще жив останешься.

Мы подошли к лежащему на земле Вильгельму. Глаза у него были полузакрыты, на губах выступила кровавая пена. Он издавал какие-то неразборчивые звуки — то ли бормотал что-то, то ли просто стонал.

— Отходит, — негромко сказал кто-то.

Я смотрел в лицо человеку, принявшему смерть от моей руки, и ощущал горечь и сожаление. Бред, который нёс Иммануил прошлой ночью — насчёт голодных веков, требующих жертв и ещё насчёт чего-то там, — весь этот бред вдруг перестал мне казаться таким уж бредом. Разве на самом деле всё обстоит как-то иначе? Вот и теперь один человек должен был умереть, чтобы другой мог продолжать жить. Внезапно мне стало холодно и страшно.

…Кто-то настойчиво пытался протиснуться к умирающему, и люди посторонились, чтобы дать ему пройти. Он прошёл мимо меня, и я увидел его только со спины, но и со спины его нельзя было не узнать — тёмные вьющиеся волосы, длинное платье, серый тряпичный плащ.

Отшельник посмотрел на умирающего, лежащего у его ног, и, негромко вздохнув, качнул головой: мол, опять вы за своё… Он опустился на колени и положил ладонь на живот Вильгельму. Через мгновение Иммануил встал. Взгляд его был спокоен и чист, когда он смотрел на лежащего человека. А лежащий человек смотрел на него — с большим изумлением. Потом Вильгельм перевёл взгляд на нас. Он, видимо, никак не мог понять, что тут происходит и каким образом он оказался на земле. Но взгляд у него был осмысленным и лишённым боли. Потом он поднялся и сел. Сам.

Кто-то из собравшихся негромко ахнул:

— Чудо… Чудо!.. Господи, он же…

Иммануил повернулся и направился к воротам. Я подумал и бросился за ним следом:

— Может, и меня заодно вылечите?

— Обойдётесь.

Он странно посмотрел на меня — с какой-то смесью жалости и разочарования. Внезапно все условности, происходившие от того, что мы принадлежали к разным культурам и сословиям, исчезли, и в целом свете остались только он и я.

— Я вижу, ты добился своего, — произнёс он негромко.

— Не понимаю, чем ты можешь быть недоволен.

Он долго смотрел мне в лицо, а потом сказал:

— Помнишь, когда ты спрашивал, кто и зачем перенёс тебя сюда?

— Да, — я кивнул, — помню. Ты не ответил прямо… Значит, всё-таки — ты знаешь?

Он усмехнулся — без всякой, впрочем, радости.

— Я думаю, тебе ещё расскажут об этом. — Иммануил помолчал несколько секунд, а потом добавил странную фразу: — С Истиной и Ненавистью ты уже встречался. Осталась Сила. Впрочем, ты ещё можешь отказаться от этой встречи.

Я ничего не понимал:

— Какая Сила? От чего отказаться? Как?

Отшельник прикрыл глаза:

— Пройдёт не так много времени, и тебе представится случай поехать в Испанию. Согласишься — встретишься. Откажешься — встречи не будет.

— Встречи с кем? — осторожно спросил я. Но он говорил уже о другом: