— Ты, свинья, сколько человек у Луи?!
Он забормотал что-то…
— Отвечай, скотина!!!
— Мм… мы… не надо!.. м… — И тут бандит неожиданно заплакал. Жалостливо и тихо.
«А ведь он, наверное, считать не умеет, — подумал я. — Ладно, спросим по-другому…»
— Здесь, на выселках, из ваших ещё кто-нибудь есть?
— Ннн… нне-ет…
Я врезал ему под рёбра.
— Ни «нет», а «нет, господин».
— Нет… господин…
— А из местных? Есть здесь ещё кто-нибудь живой?
— Дда-а… в… в… в-выв… деревне…
— Ах вы суки! — Профилактический пинок. — Вы что, здесь всех, что ли, перерезали?
— Ыыыы!.. — завыл крепыш.
Я заколебался… Может, это крестьянин какой-нибудь? Станет ли человек из банды знаменитого Луи из Каора так жалобно выть?
Я расслабился… И еле успел отскочить. Этот «плакса» ухитрился вытащить из-за пояса нож и, вывернувшись из-под моей ноги, попытался ткнуть меня в бедро. Он промахнулся, а мой меч без всяких затей вошёл ему в то самое место, где соединяются шея и плечо.
Вот дерьмо. Опять рефлексы сработали быстрее, чем голова. Надо было оставить его в живых. И допросить.
…Минуточку, а где Тибо? У этого прохвоста просто талант исчезать, как только начинает пахнуть жареным.
С Принцем в поводу я двинулся в обход выселок, высматривая своего слугу. По вполне понятным причинам кричать мне не хотелось.
Обогнул дом старухи Рихо, ещё один дом… Тибо выбежал мне навстречу, тяжело дыша и едва ли не волоком таща за собой флегматичного Праведника. Самодельный факел в его правой руке судорожно метался из стороны в сторону.
— Ты где был? — процедил я. Не то чтобы мне требовалась его помощь, чтобы справиться с тремя придурками, но мне не нравилась его привычка при любой заварухе исчезать неизвестно куда и появляться, уже когда всё закончено.
Но Тибо не заметил моего тона. Сбиваясь и запинаясь, он произнёс, махая рукой куда-то в центр посёлка:
— Ггг… господин мой! Там… такое!..
Естественно, я пошёл поглядеть.
«Такое!» оказалось всего лишь священником, прибитым к столбу на площади в центре деревни. Обычным священником. Только мёртвым.
— Господин Андрэ… — прошептал Тибо откуда-то из-за плеча. — Это что же такое… Ведь это же деревня такая… Ведь тут же отроду никаких священников не было!.. Это ведь, выходит, значит…
— …брат Максимилиан. — согласился я.
Поскольку Тибо подходить к мёртвому священнику боялся, я отнял у него факел и подошёл сам. Осмотр тела показал, что, скорее всего, монаха сначала просто зарезали, а уже потом приколотили железными штырями к дереву. В том, что это католик, не было никаких сомнений — о сём факте свидетельствовали длинное монашеское платье, сейчас разорванное и испачканное, выбритая макушка и железный крест на шее. Еретики, как я успел узнать, распятия не признавали и крестов нательных не носили.
— Зачем же они его убили? — тихо проговорил Тибо. — А может, он их останавливать стал, когда они зверства творить начали…
— Или же Луи просёк, что господин аббат собирается его подставить, и решил отвести душу на одном из его подручных, — мрачно добавил я.
— Чево-то я никак не разберу, об чем вы говорите, господин Андрэ, — искренне признался Тибо, почесав маковку.
— И не надо.
С большим трудом я выдернул штыри из тела Максимилиана, разрезал верёвки, которыми тот был привязан к столбу, и опустил тело на землю. Двадцать минут назад я желал смерти этого человека. А теперь я видел его мёртвым, и… и мне хотелось извиниться. Предприимчивость Рено и Максимилиана была причиной того, во что превратилась эта деревня. Но сейчас передо мной лежала другая правда. И, всматриваясь в холодное, отрешённо-спокойное лицо умершего, я подумал, что его можно обвинить в чём угодно — но только не в трусости.
Впрочем, брат Максимилиан был не единственным мертвецом на деревенской площади.
Значительная часть деревенских была, видимо, сожжена в своих собственных домах. Но многих убили во дворах, другую часть — на единственной улице.