Рыцарь

— Не кипятись. Видишь на его двери знак? Эту дверь нельзя открывать, пока он не сдохнет. Никогда. Воля дона Альфаро.

Последние слова он произнёс с большим почтением.

Весёлый парень Жуан и тут рассмеялся:

— Знак! Тьфу! У этой шлюхи тоже на двери знак. Ну и что?

Луис с сомнением посмотрел на моё окошечко.

— Жуан, я был тут, когда его сюда привели. Это кто-то из благородных. Может, рыцарь. Здоровый, как бык. А морда — определённо французская. Франк! Да ну его к дьяволу! Франки — они же все бешеные, как звери.

— Что, уже наделали в штаны, ублюдки?! — крикнул я, чувствуя, что удача уплывает из рук. Крикнул — и добавил ещё несколько слов, которые должны были заставить их забыть об осторожности. Испанских ругательств, кроме самых простых, я не знал, но зато я знал некоторое количество русских, которые оперативно стал переводить на испанский. По-моему, самое серьёзное оскорбление, которое можно нанести человеку, — это оскорбить его мать. Я крепко надеялся, что после нескольких высказываний на эту тему у моих сторожей иссякнет осторожность. Но я переоценил их сыновьи чувства. Луис остался недвижим, а Жуан смачно харкнул в моё окошко. Я еле успел отдёрнуть голову. Когда я снова — с некоторой осторожностью — выглянул наружу, Луис и Жуан уже поворачивались к ведьмочке. Мои дальнейшие возгласы не произвели на них никакого впечатления. Похоже, подобную музыку они слышали слишком часто и уже успели к ней привыкнуть.

Они взяли Жанну за руки и поволокли её обратно в камеру.

Луис (задумчиво):

— Заглянем к этому… (несколько непереводимых испанских выражений)…месяца через три. Пусть отощает немного…

Жуан (экспрессивно):

— Рыцарь долбаный! Тоже мне благородный!.. Я ему эту дубинку по рукоять в задницу засуну! Да он у меня…

Я отошёл от двери и сел на кровать. Месяца через три? Ну-ну, посмотрим. Одного я всяко постараюсь на тот свет отправить. Даже через три месяца.

Я стал размышлять, кого из них будет отправить на тот свет предпочтительнее — Жуана или Луиса. Всё равно занять себя больше нечем.

У всякого тюремщика, даже если он лишён возможности непосредственно (или по каким-то причинам не желает этого) оторваться на почках своего подопечного, есть масса способов отравить нелюбимому подопечному жизнь. Когда подошло время вечерней кормёжки, я услышал за дверью странный звук — как будто бы где-то неподалёку имелся водопроводный кран, который вдруг открыли и вода тугой струёй ударила в раковину. Привлечённый мыслью о том, что граф Альфаро, подсмотрев где-то в будущих временах сие простое хозяйственное изобретение, теперь решил внедрить его у себя в замке, я подошёл к окошку.

Перед дверью моей камеры стоял Жуан и, приспустив штаны, сосредоточенно мочился в мою миску. Увидев, что я смотрю на него, он широко и дружелюбно улыбнулся, приветственно помахал факелом, который держал в правой руке, однако занятия своего прерывать не стал.

Вечером, после того как на место Жуана и Луиса пришла их ночная смена, я снова приблизился к двери. Жанна уже могла прийти в себя. Мне нужно было с ней поговорить.

Я позвал её.

Никакого ответа.

Я предпринял ещё несколько попыток. Жанна так и не откликнулась, но некоторый результат мои попытки всё же дали. Заключённый в камере напротив пришёл в сильное возбуждение, замолотил руками по двери, попытался, пуская слюни, просунуть голову в окошко. Судя по звукам, которые я слышал, это был уже не человек, а животное, причём животное безумное. Сколько он здесь сидит, интересно?..

Мой голос привлёк внимание тюремщика.

— Че орёшь? — сказал он, подходя и без всякого предупреждения тыкая факелом в моё окошко. Ещё чуть-чуть — и я бы остался без глаз. — Надо че-то? А?.. Надо? — Он хрипло засмеялся и ещё раз ткнул факелом в окошко.

С глубоким чувством я послал его к дьяволу, отошёл от двери и улёгся на тюфяк.

* * *

— …Жанна! Жанна, ты слышишь меня?!. Жанна… чёрт бы тебя подрал… да скажи ты хоть слово!..

Это было следующим днём. Судя по ругательствам, доносившимся из конца коридора, где была комната тюремщиков, Жуан и Луис были заняты игрой в кости.

Никакого ответа на мои призывы, как и вчера, не было. Я уже начал сомневаться в том, что женщина, которую видел вчера, действительно та юная ведьмочка, которую я повстречал в Чёртовом Бору. В коридоре, несмотря на свет факелов Жуана и Луиса, было темно, и я вполне мог ошибиться. Может быть, несколько деталей её лица и делали её похожей на Жанну — а моё воображение достроило всё остальное.

— …Кто? Кто это?

Голос был слабым и хриплым. Я вцепился в прутья решётки.

— Жанна… Я — Андрэ де Монгель. Помнишь, я приезжал к вам?.. Со мной был ещё слуга, Тибо. Я…

— Помню. — Её голос стал совсем тихим, еле слышным.

Короткая пауза.

— Значит, вас тоже… — негромко проговорила Жанна.

— Как ты здесь очутилась?

— Нас с бабушкой привезли люди графа.

— Так твоя бабушка… она что — тоже где-то здесь?

— Нет, — всхлип, — её убили… сожгли.

— Чёрт! Я думал, вас сожгли ещё в Чёртовом Бору! Как вы живы остались?

Долгое молчание.

— Бабушка… обманула их.

— Как обманула?

— Она заставила их поверить, что мы находимся в доме.