Рыцарь

— Видите ли, Андрэ, — произнёс Альфаро, — я не слишком жаден до золота. Но если уж мне потребуются деньги, я получу намного больше, если с помощью Анны, которая является теперь единственной наследницей покойного барона де Эро, скажем, продам это баронство. Или посажу там своего человека. Ведь Анна Альгарис по-прежнему у меня… в гостях. Уверяю, с подписью тех или иных бумаг… например, дарственной… у нас с Анной не возникнет никаких затруднений. Если она ещё жива, конечно. Спасибо, кстати, дон Андрэ, что рассказали об их родстве с Родриго.

— А вы об этом не знали?

— Ну, я ведь всё-таки не всеведущ. Неужели вы и вправду поверили в моё всеведенье? — Он засмеялся.

Я был готов откусить собственный язык…

— Не смотрите на меня с такой ненавистью, Андрэ, — посмеиваясь, говорил граф, — а то вдруг невзначай выберете Ненависть — и что вы потом последующие тридцать лет будете один на один с Ненавистью делать в комнатушке восемь футов на пять?

Я взял себя в руки. Надо вернуть этого мерзавца к его мистической трепотне. Пусть расслабится. Пусть болтает — а я буду слушать. Мне же лучше помалкивать. Этот негодяй, кажется, из всего может пользу для себя извлечь.

Или думает, что может.

— Каким образом вообще происходит выбор той или иной стороны? — спросил я.

Выражение лица Альфаро сразу изменилось. Он снова стал похож на интеллигентного человека, треплющегося на отвлечённые темы. Дьявольский ум, злоба и хитрость, мелькнувшие в его взгляде, когда он принялся рассуждать о том, как распорядится наследством покойного барона, исчезли бесследно.

— Как происходит сам выбор, не знает никто. В том числе и новопосвященный. Кое-что зависит от его собственного желания… но немногое. И даже сделавший выбор не сразу может установить, на чьей он стороне.

— Как же это узнать?

— По поступкам, дон Андрэ, по его поступкам. По реальности. По видению мира. Вот ваш приятель Иммануил…

— Не сказал бы, что он мой приятель, — заметил я.

— Ладно, не ваш приятель, — согласился Альфаро. — Пусть будет наша ходячая Истина. Так вот, он должен воспринимать сей мир весьма своеобразно. Он так любил рассуждать о Боге… Но кто знает, что он имел в виду под словом Бог? Он мог говорить о чём угодно. Он мог говорить об Истине, так сказать, в не воплощённом, а «разрежённом» состоянии — то есть в некотором смысле говорить о самом себе. Одно я могу точно: его «Бог» или его Истина не имеют никакого отношения к существующему миру. Реальность и Истина взаимоисключают друг друга.

— Абсурд.

— Вы уверены? Выгляните в окно, Андрэ! — с хитрой улыбочкой предложил граф. — Выгляните в окно и скажите мне, какого цвета трава?

Под пристальным взглядом клыкастой твари я подошёл к окну. Трава меня не интересовала: я изучал внутренний двор замка, расположение построек, количество людей…

— Я и без того знал, что она зелёная, — сказал я, возвращаясь на место.

Граф вперился в меня взглядом. Именно вперился. Он сидел в такой же позе, но напряжение — я ощущал его почти физически — повисло вдруг между нами, как изгибающаяся вольтова дуга. В глазах графа снова зажглись огоньки. Смотреть в глаза ему стало неприятно. Сидеть на кресле — неудобно.

Но я глаз не отвёл. Прошло с полминуты. Альфаро молчал, продолжая сверлить меня взглядом. Я подумал — может, он в транс впал? Возникло искушение помахать рукой у него перед глазами.

— Не могу, — неожиданно сказал хозяин замка. В его голосе — впервые за время нашего разговора — прозвучало искреннее удивление. — Не могу проникнуть в вас. Странно.

— Может быть, всё дело в том, что у меня мозги иначе работают? Я ведь из будущего, Альфаро, не забыли?

— Может быть, дело и в этом… Вы уверены, дон Андрэ, что у вас нет могущественного покровителя? Может быть, в вашем времени? А?.. Ну же, будьте со мной откровенны.

Я пожал плечами. Покровителя у меня не было. Может, соврать? Нет смысла.

— Не понимаю. При чём тут покровитель?

— Если человек кому-либо служит, — пояснил граф, — и если его синьор обладает достаточной личной силой, то сила покровителя охраняет и слугу. Например, никого из обитателей этого замка вы бы не смогли подчинить своей воле и заставить действовать против меня. Они принадлежат мне — все без исключения. И физически, и духовно.

— Кстати, — я повертел в руках серебряный кубок, — скажите уж, что вы пытались мне внушить.

Губы хозяина замка искривились.

— Мне хотелось, чтобы вы перестали видеть траву зелёной. Хотелось, чтобы вы увидели её красной.

— Ну это можно сделать проще. Например, дать мне цветное стекло.

— Хорошая мысль, — согласился граф.

— Но трава тем не менее останется зелёной, — заметил я.

— Значит, по-вашему, высказывание: «Трава — зелёная» — это истина?

— Само собой.

— А ночью, — проникновенно глядя мне в глаза, спросил дон Альфаро, — скажите, Андрэ, какого она цвета ночью?