— А как насчет Тито? — осведомился Штальдер, постучав по булавке вверху Кандертальской долины, которая находилась на расстоянии двухдневного перехода от Ханенмоса.
— Тито, надеюсь, больше к овцам не сунется, — отозвался Геллерт. — Так мне самому поехать со Шпиттелером?
— Да ладно, я съезжу, — согласился Штальдер. — Только Шпиттелеру придется меня отвезти. Вайсенбах у него все равно по пути, если он поедет из Пфаффенрида, а не будет коротать ночь в ленкской пивной.
24
На следующий день, пока Беньямин Геллерт встречался в Шпице с Надей Орелли, чтобы обсудить концепцию и материальное обеспечение передвижной выставки «Про Натуры» о рысях, волках и медведях, пока Улиано Скафиди гулял по Базелю, а Юлиус Лен — по Берну, Ник Штальдер стоял с рюкзаком, ручной антенной и приемником у дверей станции, жевал круассан с ореховой начинкой и уверенными движениями сметал с ветровки крошки слоеного теста. Ханс Цуллигер вышел из-за угла дома, радостно поздоровался и остановился.
— Посылочка до востребования, — усмехнулся он.
— Ага, — вяло отреагировал Штальдер. — Моя машина в сервисе. В понедельник еду в Копенгаген, так что приходится ждать, пока меня заберет Шпиттелер.
— Поедешь со Шпиттелером? — Цуллигер сильно удивился. — Пока он приедет, ты еще не один круассан успеешь умять.
Подойдя чуть поближе, Цуллигер вытер правую руку о штаны, чтобы почесать ею щеку.
— Шпиттелер просто так приезжать не станет. Неужто рысь первых овец задрала?
Подтвердив предположение Цуллигера, Штальдер всем видом дал понять, что отнюдь не радуется предстоящей поездке вместе с егерем к разгневанному фон Кенелю.
Последний день перед отъездом в Копенгаген Штальдеру хотелось провести исключительно за подготовкой к конгрессу — теперь об этом можно было забыть. Но он хотел, чтобы за Шпиттелером хорошенько присматривали, когда тот вместе с фон Кенелем начнет заполнять бланк об ущербе, якобы нанесенном рысью, и уверенней всего Штальдер чувствовал себя, взяв дело в собственные руки.
Ханс Цуллигер уже давно распрощался со Штальдером и исчез в хлеву, когда Карл Шпиттелер с незначительным опозданием подъехал к станции. Его внедорожник «субару», регулярно используемый вне дорог, резко затормозил у дома Цуллигеров. Шпиттелер перегнулся через пассажирское сиденье и открыл правую дверцу. Штальдеру сразу бросились в глаза мощное туловище Шпиттелера и резкость движений. Только потом он разглядел и лицо — широкое, грубо вытесанное, небритое, хотя и не особенно бородатое. Глаза без единого проблеска света.
Штальдер и Шпиттелер поздоровались, как здороваются те, кто знают: им не надо много говорить, чтобы понять, что говорить не о чем. Штальдер сел в машину и странным образом испытал уверенность и удовлетворение, оттого что, как он и ожидал, Шпиттелер был не в духе.
Пристегиваться Шпиттелер явно считал излишним. Руль держали руки, пальцы которых редко двигались по отдельности.
Пассажирское сиденье было покрыто бежевой, тухло пахнущей овчиной. Вероятно, и на водительском кресле лежала такая же, однако за широким туловищем Шпиттелера ее было не разглядеть. Маленькая ароматизирующая елочка, что болталась под зеркалом, не могла скрыть, что в этой машине мертвых зверей возили чаще, чем живых.
Сначала они долго молчали. Штальдер то и дело порывался что-нибудь сказать, но потом передумывал. Он знал, что Шпиттелер, как всегда, уверен, будто задранные овцы фон Кенеля — рысьих лап дело. Все знали, что Шпиттелер против рысей, и лишь он сам настойчиво убеждал зоологов и Беннингера в обратном. Штальдер считал Шпиттелера прирожденным талантом в противоречивой риторике. Если не считать того, что он имел дело с влиятельным егерем, то Штальдеру все эти годы нравилось слушать парадоксальные речи своего теперешнего соседа.
— У вас вся первая половина дня свободна? — спросил Штальдер, когда вокруг не было помех движению и машина ехала прямо.
— А зачем это мне вся первая половина? — буркнул Шпиттелер, не отрывая глаз от дороги.
— Вдруг придется везти овец в Берн, — пояснил Штальдер, и их взгляды на мгновение встретились. — Если причина смерти будет неясна, то придется устанавливать ее в Бернском ветеринарном госпитале.
Шпиттелер следил за дорогой, не обращая внимания на Штальдера.
— Что там устанавливать-то, — проворчал он. — Я знаю фон Кенеля. Он не ошибется, увидев овцу, задранную рысью. Ведь у него прошлым летом…
— Прошлым летом у него погибли две овцы, причину смерти которых так и не удалось установить. Потому что они сгнили.
— Сегодняшние не сгниют. Он их два дня назад нашел.
— И как они выглядят?
— Одну рысь просто убила, а другой и полакомилась.
Штальдер ничего не отвечал, только смотрел — почти таким же ничего не выражающим взглядом — на дорогу, изредка поворачивая голову налево, где на уровне его глаз во рту Шпиттелера, словно кусок дубовой коры, торчал коричневый клык.