Рысь

Нетерпеливым жестом Фриц предложил брату сесть в «рено» и отправился вместе с ним на Шёнебодемедер, открыл ворота, у которых парковался исследователь, на первой развилке свернул направо, проехал по длинной, ухабистой и каменистой лесной дороге, по которой обычно ездили только трактора. Машина ехала на пределе возможностей. Однако Фриц, не обращая на это внимания, давил на газ. Эрнст слышал, как камни под ногами скребут днище.

Добравшись до конца лесной дороги, они оказались на краю обрыва. Перед ними открылась почти вся Лауэнентальская долина: вдалеке – серебристый ледник, а под ногами – заваленная всяким хламом автомастерская Ойгена Хехлера. Фриц долго не отрывал глаз от местности, словно предоставляя судьбе время для раздумий, потом наконец поднес большой и указательный пальцы к кнопке включения автомагнитолы и испытующе взглянул на Эрнста.

– Сожми кулаки, – сказал он.

Эрнст кивнул.

Фриц включил радио. Тихое потрескиванье. Потом шорох. И хруст. Как если бы кто-нибудь раздавил ногой кучку чипсов. Шорох, потом опять хруст. Отчетливо и регулярно. Фриц перевел взгляд в долину и немного повернул антенну, хруст продолжался. Самые сильные сигналы явно шли из-за Лауэненского озера.

Рустерхольц чувствовал себя превосходно.

– Ну, ты и гений! Вот она твоя рысь, – воскликнул Эрнст, ткнув Фрица локтем в бок.

Фриц не ответил, а только ухмыльнулся, сверкнув золотым клыком, и сделал потише – так, чтобы заглушить шорох и слушать, как тишину нарушает лишь регулярное похрустывание.

– У защитника рысей был короткий писк, – сказал Фриц, – но это похрустывание нравится мне гораздо больше. Поехали обратно. Мне надо взять винтовку. А ты позвони Рихнеру. Пусть патентует свой универсальный чудо-приемник.

31

Спустя три часа с небольшим – в Лауэнене последние бидоны дня были на молокозаводе, а первые покосы сезона – в сараях, – Альфред Хуггенбергер выехал со двора в Хаммершванде на парковку рядом с отелем «Лауэнензе». Дождался, пока все туристы разъехались, пока ушла Дора Феннлер и на парковке остался один старый «опель». Чего только не докладывал секретарь Таннер в последнее время о Марке Феннлере: что он курит травку, что Красный Гал стук предоставил ему убежище, потому что Марк больше не осмеливается показаться дома – но все это мало интересовало Хуггенбергера, во всяком случае сейчас.

Хуггенбергер вышел из машины, поправил ремень на брюках и взглянул на скалу Хольцерсфлуэ, верхние отроги которой еще сверкали в свете заходящего солнца. Хуггенбергер был готов к встрече с каким угодно городским защитником животных, с каким угодно сопливым романтиком, который ненавидит охоту и ничего не понимает в горах, который забыл, что, прежде чем съесть кусок мяса, надо убить дичь. Он был не прочь подкосить своим голосом каких-нибудь залетных туристов – как того волосатого и наивного юнца-рыселюба в прошлый раз.

Альфред Хуггенбергер намеревался сегодня же доказать, что Рустерхольцу пора возвращаться в Зеландию. Намеревался не дать рыси шанса задержаться в Лауэнене и воровать овец, с пятницы пасшихся на Хюэтунгеле. С юридической точки зрения эти шестьдесят овец принадлежали «Мигро». Сам Альфред, в отличие от отца, был не в восторге от овцеводства, на отцовскую скотину ему было наплевать. Как только двор перейдет в его руки, он спокойно разъяснит отцу, что надо разводить свиней и коров. Коров он будет держать в хлеву на миттельландский манер: пусть стоят и жуют кукурузу. Лишь так удастся добиться успехов в производстве молока. Если кормить травой и сеном с добавкой комбикорма из сельхозтоварищества, нужного количества литров не достичь. Он закажет замороженную бычью сперму из Канады и США. Заставить коров привыкнуть к кукурузе не просто, в то же время в этом нет ничего сложного. Если не пасти овец, то недавно отремонтированная хижина на Хюэтунгеле будет пустовать. Хуггенбергер не знал, что с ней делать. Можно отбить у Феннлера парочку нежащихся на соломе клиентов, можно по выходным сдавать хижину горожанам. Что-нибудь в этом роде. Отец заартачится, но раз хозяйство перейдет к нему, то ему и решать. Он не станет надевать на отца розовые очки. Кто не приспосабливается, тот умирает. А кто хочет избавиться от проклятых прямых выплат, должен как-то выкручиваться. Так что отказаться от овец и выпаса определенно лучше, чем гонять по лугам привозных худосочных коров.

Проведя рукой по запылившимся волосам, Альфред Хуггенбергер забросил за широкие плечи рюкзак, в котором понесет рысь, взял ружье, казавшееся маленьким в руках такого великана, как он, и проверил боекомплект. Дул нежный вечерний ветерок, из деревни еще доносился гул сеноворошилок, а в остальном, под опускающимся пологом сумерек царила тишина.

Хуггенбергер пересек парковку и стал искать то место, где долго околачивались рыселюбы. Это не стоило ему никакого труда. Склон был ему хорошо знаком, три года назад он пристрелил здесь роскошную косулю.