Рылеев

На страшном поле Бородинском,
В бою кровавом, исполинском,
Ты показал, что может росс!

Два других стихотворения этого года — пробы чисто сентименталистского толка. Одно — небольшое, шутливое, — «Бой», написанное во время поездки в мае 1814 года в эльзасский город Альткирх и посвященное красавице «Наташеньке», другое, обозначенное как «вольный перевод с французского» и озаглавленное «Луна», представляет собой томную элегию, составленную из штампов поэтической «чувствительности» конца XVIII века и первых лет XIX: «Луна! любовников чувствительнейший друг!», «потоки слез и томны воздыханья», «песнь уныла, погребальна», «прах любезный Кларисы», «хладная могила» и т. п. Из какого французского автора это переведено — неизвестно, скорее всего подзаголовок стихотворения маскирует оригинальный, откровенно ученический опыт. И еще несколько лет будут встречаться в стихах Рылеева черты сентиментализма, вернее — его штампы, однако не столь явные, как в «Луне», напоминающей стихи Шаликова.

В Дрездене у Рылеева были, очевидно, списки разных стихотворений русских поэтов, среди них «Видение на берегах Леты» Батюшкова, тогда еще не напечатанное, — остроумнейшая сатира на бездарных поэтов, кстати и на Шаликова («пастушок», «вздыхатель» с «венком» и «посошком»), эпигона столпов русского сентиментализма — Карамзина и Дмитриева. Сатира ходила в списках без подписи, так как Батюшков пытался скрывать свое авторство, и Рылеев, имея такой неподписанный вариант, считал ее автором Крылова.

В октябре 1814 года Рылеев написал «подражание Крылову» (на самом деле — Батюшкову) — «Путешествие на Парнас», где так же, как Батюшков, заставил «купаться» в Лете, реке забвения и бесславия, бездарных, по его мнению, поэтов. У Рылеева канул в Лету поэт Николай Львов, один из ранних русских сентименталистов. Вслед за ним Рылеев отправил в те же волны архаиста Сергея Ширинского-Шихматова, стихотворца далеко не бесталанного, но ставшего с 1800-х годов объектом насмешек карамзинистов, к которым примыкал и Батюшков. В том же 1814 году в своем первом напечатанном стихотворении «К другу стихотворцу» задел Шихматова — под именем Рифматова — и молодой Пушкин, еще учившийся в Лицее. И вот, наконец, в противоречии с собственной практикой (со стихотворением «Луна») топит Рылеев в Лете пастушка и вздыхателя Шаликова:

Я зрел, как наш пиит слезливый
Красу лужков, лазурь небес,
И сельску жизнь, и злачны нивы
Пел, пел, — и наконец — исчез!

Однако в «Путешествии на Парнас» собственно сатира слаба, в нем больше шутливости, обращенной к самому себе и сверстникам, друзьям по кадетскому корпусу, писавшим стихи, — Боярскому и Фролову. Автор вместе с ними, запрягши «четверку бойких» в карету, «предпринял путь к Парнасу»:

Там скалы есть, там терн растет!
Там многих авторов творенья,
В ныли валяяся — гниют!
Там Лета есть, река забвенья,
В ней также много уж живут!
…Такая ж участь, может статься,
И нам, о други, суждена!
…Но вот! поднялися и в горы!..
Парнас! Парнас! Какая близь!..
Как вдруг толчок! — и где рессоры? —
Тю, тю! — и мы катимся внизь!..

В конце 1814 года произошел какой-то таинственный случай, положивший конец привольному существованию Рылеева в Дрездене. Один из биографов Рылеева пишет, что он «своими сатирами, эпиграммами… остротами и проказами насолил всем, и скоро дело дошло до того, что все русские жители Дрездена обратились к князю Репнину с просьбой об удалении юного прапорщика из города». Репнин якобы приказал Михаилу Николаевичу Рылееву выдворить племянника из саксонской столицы. Дядя же будто бы, приказав ему убраться в двадцать четыре часа, «с сердцем» объявил: «Если же ты осмелишься ослушаться, то предам военному суду и расстреляю!» Рылеев отвечал на это: «Кому быть Повешенным, того не расстреляют!» — и, не простившись ни с кем, уехал.

Эта история не подтверждается ни одним документальным свидетельством. И все же Рылеев мог «насолить» (вспомним его кадетские проделки, неустанные и смелые проказы), конечно, не «всем русским жителям Дрездена», это невероятно, а кому-нибудь из высших начальников. В письме к матери из Дрездена он поместил, например, такие стихи:

На что высокий чин, богатства,
На что и множество крестов,
В них вовсе, вовсе нет приятства,
Когда душевно нездоров.