Рылеев

Дни были солнечные, поэтому все можно было разглядеть как следует. Вот он, Париж: наполненные оборванцами грязные улицы Сент-Антуанского предместья, которые ближе к Сене сменяются чистыми и даже роскошными. В центре — сплошные линии фасадов пяти-и шестиэтажных серых домов с подъездами, при них нет ни въездных ворот, ни дворов, ни садов, как это водится в Москве и Петербурге, где и в городе дворяне стремятся жить по-усадебному. В нижних этажах — сплошные лавки, магазины, кафе, конторы. Многие названия улиц сохранились со времен революции: улицы Закона, Прав Человека, Общественного Договора (в честь Руссо), Равенства, площадь Согласия… А вот и набережная Бонапарта… Вот здесь жил Руссо, в этом кафе он играл в шашки; там бывали Мольер, Пирон, Дидро и Вольтер… Тут заседал Конвент, осудивший на смерть Людовика XVI, а это — дом Робеспьера. И хотя всюду стоят прусские часовые, а по улицам разъезжают английские патрульные отряды, Париж многолюден почти как в былые времена, его жизненные силы кажутся волшебно неистощимыми.

Возвышаются над городом готические башни Нотр-Дам. На горе Мартр огромными крыльями машет целая стая ветряных мельниц…

Одно из самых знаменитых мест в Париже — замок Пале-Рояль, «столица Парижа», как назвал его Карамзин. «Сто восемьдесят портиков, — пишет Рылеев, — составляют нижнее его строение, оно занято лавками и кофейницами. Зрелище великолепное, особенно при освещении вечером. Средний этаж также полон магазинами, ресторациями или живущими в нем — купцами и ремесленниками, а верхние по большей части есть обиталище тех презренных жертв распутства, кои в толиком множестве толпятся в Пале-Рояле!.. Приди в Пале-Рояль в какой бы то ни было час — и ты верно едва продерешься чрез толпы посетителей! Что тебе угодно? Ступал в Пале-Рояль и не сомневайся, чтобы ты с деньгами чего не нашел; приди туда голый, но с деньгами, тебя назовут маркизом — и ты в минуту одет по самой последней моде. Смело можно сказать, чаю Пале-Рояль есть душа Парижа; здесь стекаются все его сословия, здесь бывают все их сборища, здесь в какой-нибудь из кофейниц решалась судьба многих и, может быть, производились и составлялись важнейшие заговоры».

Ничего не изменилось со времен Карамзина, побывавшего тут в 1790 году. Текст Рылеева во многом повторяет описание Карамзина, который в «Письмах русского путешественника» так изображает Пале-Рояль: «Вообразите себе великолепный квадратный замок и внизу его аркады, под которыми в бесчисленных лавках сияют все сокровища света, богатства Индии и Америки… все, чем когда-нибудь царская пышность украшалась; все, изобретенное роскошью для услаждения жизни!.. Тут спектакли, клубы, концертные залы, магазины, кофейные дома, трактиры… Тебе надобен модный фрак, поди туда и надень. Хочешь, чтобы комнаты твои через несколько минут были украшены великолепно, поди туда, и все готово. Желаешь иметь картины, эстампы лучших мастеров, в рамах, за стеклами, поди туда и выбирай… Одним словом, приходи в Пале-Рояль диким американцем и через полчаса будешь одет наилучшим образом… Там собраны все лекарства от скуки и все сладкие отравы для душевного и телесного здоровья, все средства выманивать деньги».

Рылеев со своим товарищем, русским офицером, завтракает в Пале-Рояле. «Французы удивлялись доброму аппетиту и здоровому русскому желудку», — пишет он.

В саду Пале-Рояля прусские солдаты стали задирать проходящих французов и даже попытались припугнуть их штыками. Едва не началась свалка. Однако вовремя явившийся патруль Национальной гвардии навел порядок. К Рылееву, который был здесь, подошел французский офицер:

— Мы спокойны сколько можем, — сказал он, — но союзники ваши скоро выведут нас из терпения. Мы французы, мы с чувствами!

— Я русский, и вы напрасно обращаетесь ко мне.

— Затем-то я и говорю, что вы русский. Я говорю с другом, ибо ваши офицеры, ваши солдаты обходятся с нами по-дружески. Ваш Александр нам покровительствует, он наш благодетель, но союзники его — кровопийцы. Чего они хотят от нас? Разве они еще не довольны бедствиями Франции, что ругаются над священнейшим сокровищем нашим — честью? Кто мы? Рабы, что ли, их? По жребию оружия мы побеждены, но были некогда и мы победителями.

— Полно, полно, прошу вас, — сказал Рылеев. — Мы, русские, друзья ваши.

«Я был совершенно растроган, — продолжает Рылеев. — Он хотел говорить, но слова замирали от сердечной боли, слезы блистали на глазах его. Я посмотрел на Патриота — и увидел воина лет тридцати, украшенного легионом чести… и… на деревяшке! Я поцеловался с ним. Сей сцене были свидетелями многие французы».

Русские не мстительны. И патриотические чувства француза оказались глубоко понятными Рылееву.