Рылеев

Ростовцев в своих воспоминаниях писал, что он произнес твердую речь к заговорщикам, убеждая их оставить свои замыслы, рассказал о своем визите к Николаю и прибавил, что никого не выдал. Он пишет, что Оболенский назвал его изменником и пригрозил ему смертью, но что Рылеев якобы «бросился» ему «на шею», говоря: «Ростовцев не виноват, что различного с нами образа мыслей… Он действовал по долгу своей совести». И что, мол, после этого и Оболенский его обнимал…

Штейнгель свидетельствует, что Рылеев считал необходимым убить Ростовцева — «для примера» — как доносчика и шпиона, но сдался на уговоры Штейнгеля и произнес «тоном более презрительным, нежели злобным»: «Ну черт с ним, пусть живет».

М. Бестужев рассказывает, что Оболенский, узнав об измене Ростовцева, дал ему пощечину (о том же и сам Оболенский говорил Цебрикову). Оболенский дал Ростовцеву и вторую оплеуху, когда тот 14-го возвращался из Измайловского полка, где он, как пишет М. Бестужев, «ораторствовал за Николая», однако безуспешно, так как солдаты избили его прикладами, и он бежал, потеряв шинель. Николай I спрятал его во дворце…

Измена Ростовцева путала многие планы декабристов — благодаря ей Николай созвал ночью командиров всех полков и приказал привести войска 14 декабря к присяге в необычно раннее время — еще до рассвета. На раннее утро назначена была и присяга Сената.

12-го же вечером снова явился к Рылееву Булатов. Рылеев познакомил его с Трубецким и Якубовичем; Якубович и Булатов были назначены помощниками к диктатору Трубецкому. «Нам остается мало времени рассуждать», — сказал Булатов.

Отозвав в сторону барона Розена, Рылеев спросил его, можно ли будет располагать 14-го 1-м и 2-м батальонами Финляндского полка. Розен высказал сомнение. Рылеев «с особенным выражением в лице и голосе» (как пишет Розен) сказал: «Да, мало видов на успех, но все-таки надо, все-таки надо начать; начало и пример принесут плоды».

Александр Бестужев, входя в кабинет Рылеева, указал на порог: «Переступаю через Рубикон, а рубикон значит руби все, что попало!»

Появился в этот день у Рылеева и Федор Глинка. После распада Союза Благоденствия он отошел от тайного общества, но был в курсе всех его дел. Когда он вошел, Рылеев сказал: «Будем, господа, продолжать; при Федоре Николаевиче, кажется, можно». Глинка, однако, увидев, что нечаянно попал на совещание, вышел и вызвал за собой Рылеева. «Ну, слышали? — сказал он. — Опять присяга на днях». — «Знаем, — ответил Рылеев, — и Общество непременно решило воспользоваться этим случаем». — «Смотрите, господа, — сказал Глинка, — чтобы крови не было». — «Не беспокойтесь; приняты все меры, чтобы дело обошлось без крови», — уверил его Рылеев.

К 12 декабря выяснилось, что гвардейская артиллерия твердо стоит на стороне Николая и, как сказал Трубецкой, в случае восстания «палить будет».

Вырабатывая новый план восстания, Пущин, Александр Бестужев, Оболенский, Трубецкой и Рылеев поставили главной задачей захват Зимнего дворца и арест, а если будет необходимость — уничтожение царской семьи. Старый план Трубецкого, рассчитанный на переговоры с правительством, был отменен. Захват царской семьи поручен был Трубецким Якубовичу и Арбузову. Действие предполагалось начать следующим образом. Арбузов и Якубович во главе Гвардейского экипажа идут «поднимать» Измайловский полк и саперов, потом выходят на Сенатскую площадь (Рылеев и Н. Бестужев должны присоединиться к ним). А. Бестужев и М. Бестужев, а также князь Щепин-Ростовский ведут на Сенатскую Московский полк. Булатов и Сутгоф поднимают Гренадерский полк и ведут его также на площадь. Финляндский полк переходит Неву и присоединяется к прочим на Сенатской. Кроме того, Оболенский надеялся распропагандировать Конную артиллерию.

Трубецкой — уже после принятого решения — высказал сомнение в необходимости захвата Зимнего дворца. Он предположил, что может возникнуть свалка, резня и тогда царская семья погибнет, не дождавшись справедливого суда. Его поддержал Батеньков, сказавший, что «дворец должен быть священное место, что если солдат до него прикоснется, то уже ни черт его ни от чего не удержит». Рылеев и Оболенский сумели убедить Трубецкого и Батенькова в необходимости взятия дворца.

Надо в особенности отметить, что не только Рылеев и члены его отрасли допускали убийство Николая и всей его семьи, но и Трубецкой, несмотря на всю его осторожность. 6 мая 1826 года на очной ставке с Рылеевым Трубецкой признался в «умысле» на цареубийство, что и он допускал в случае необходимости «принесение на жертву» царской семьи. Батеньков же назвал себя на следствии «солдатом Рылеева».

У Рылеева был таинственный дар убеждать простыми словами, речью без красноречия.