Рылеев

Таким же структурным подразделением министерства было и Вольное общество любителей российской словесности, которое многие исследователи считали и считают «легальным» филиалом Союза благоденствия. Как уже говорилось выше, либеральные журналы 1820-х годов были наполнены славословиями в адрес Голицына и Библейского общества.

Факты свидетельствуют о том, что роль Союза благоденствия в русском обществе 1820-х годов была, скорее всего, сходна с ролью Библейского общества. Последнее существовало для поддержки религиозных инициатив министра, первый же — для поддержки его просветительских и гуманитарных инициатив.

В этом смысле интересен фрагмент из показаний отставного подполковника Владимира Штейнгейля — заговорщика, в 1820-х годах пользовавшегося покровительством министра духовных дел и народного просвещения. Штейнгейль передает свой разговор с титулярным советником Степаном Семеновым, секретарем Союза благоденствия, с февраля 1819 года служившим в департаменте духовных дел «сугубого» министерства. Разговор этот состоялся в Москве уже после разгрома восстания на Сенатской площади. Семенов сказал тогда Штейнгейлю: «Я сам того и смотрю, что меня схватят».

Свой последующий диалог с Семеновым Штейнгейль передает следующим образом: «“Почему же?” — спросил я. — “Да если правда, как говорят, что у некоторых взяты бумаги, то доберутся и до меня, потому что я, когда служил у князя (Александра Николаевича) Голицына, при Тургеневе был секретарем всех этих тайных обществ: Союза благоденствия — и мало ли их там у них было!”».

Штейнгейль утверждал в показаниях, что передал слова Семенова «единственно по внутреннему сердца своего убеждению, что благоденствие Отечества моего и драгоценная безопасность государя того требуют, чтобы, наконец, верховное правительство не обманывалось, чтобы оно в полной мере обняло разлитие беспокойного духа и узнало те самые пружины, которые, может быть, уже давно скрываясь в недре самого правительства, волновали, подготовляли умы». Отставной подполковник был убежден: «Истинный корень республиканских порывов сокрывается в самом воспитании и образовании, которые в течение 24 лет само правительство давало юношеству… Чтобы истребить корень свободномыслия, нет другого средства, как истребить целое поколение людей, кои родились и образовались в последнее царствование»^{540}.

Союз благоденствия распался в начале 1821 года, после «семеновской истории». На Московском съезде, декларировавшем роспуск организации, председательствовал Николай Тургенев. Согласно воспоминаниям участника съезда Ивана Якушкина, «решено было объявить повсеместно, во всех управах, что, так как в теперешних обстоятельствах малейшей неосторожностью можно было возбудить подозрение правительства, то Союз благоденствия прекращает свои действия навсегда. Этой мерой ненадежных членов удаляли из общества». Он же сообщает, что «удалить» следовало не только «ненадежных», но и радикальных сторонников Павла Пестеля — его самого просто не пригласили на съезд^{541}.

По-видимому, Пестеля не хотели звать во вновь образовывавшуюся организацию не только по причине чрезмерной радикальности. Его отец, генерал-губернатор Сибири, был ставленником Аракчеева, и в столице об этом прекрасно знали. В 1819 году Пестель-старший был позорно и громко отставлен со своего поста. В мемуарах он заметит, что князь Голицын был одним из инициаторов этой отставки. «Аракчеевское» прошлое «сибирского сатрапа» пятном ложилось и на репутацию его сына: в армии Пестеля-младшего считали «шпионом графа Аракчеева»^{542}.

Не согласившиеся с решением съезда Пестель и его сторонники постановили «общество продолжать» — и создали организацию, именуемую историками Южным обществом. Однако до самого декабря 1825 года южные заговорщики не могли договориться о совместных действиях с заговорщиками столичными.

Первого августа 1822 года император Александр I издал знаменитый указ о запрещении тайных обществ. Известный историк великий князь Николай Михайлович утверждал: «Эта мера на деле вряд ли была действенна и, может быть, только отчасти отразилась на масонских ложах; что же касается разных обществ, и именно тайных, то они продолжали существовать… Но самый факт опубликования такого рескрипта возбудил надежды всех тех, которые возмущались деятельностью князя А. Н. Голицына»^{543}.

«Разговаривали и разъехались»

Рылеева принял в заговор Иван Пущин, друг Пушкина, бывший лицеист, служивший вместе с будущим руководителем столичной конспирации в петербургском суде. О том, когда именно это произошло, сам Рылеев давал на следствии противоречивые показания. Через сутки после ареста, 16 декабря 1825 года, он заявил, что «был принят в общество тому назад около двух лет», то есть в конце 1823-го. Однако четыре месяца спустя он назвал следствию другую дату: «В общество принят я в начале 1823 года»^{544}. Соответственно, исследователи разошлись во мнениях — и этот вопрос до сих пор однозначно не решен.