Рыбы молчат по-испански

– Не буду, – ответил Павлик и спрятал руку в карман.

Они помолчали. Песня кончилась, новая еще не началась, и тишина оглушила Нину. Чего-то не хватало, и она болезненно, всем своим существом чувствовала пустоту, которую нечем было заполнить.

– Почему ты такой? – спросила она.

– Какой?

– Такой, – объясняла Нина, но в точности не могла передать, что имеет в виду, и бросила первое попавшееся: – Такой грустный…

– Не знаю. Ты ведь тоже не веселая.

– Понимаешь, все это… – сказала Нина дрожащим голосом, обводя взглядом бессмысленную одежду, рассыпанную по сидению. – На самом деле мне нужно совсем другое…

Она сама не понимала, что говорит. Слова опережали мысли.

Конечно, она не думала в этот миг про одежду.

– Ты, наверное, имеешь в виду «ливайсы»?

Нина поразилась. Павлик как будто прочитал ее мысли, только не из настоящего, а из прошлого. Он угадал, но промахнулся.

– Откуда ты знаешь про «ливайсы»?

– А я вообще много чего про тебя знаю.

– Например?

– Например, ты любишь шоколад. И сгущенку.

– Точно, – улыбнулась Нина. – А еще?

– Читаешь умные книжки… Пробовала курить.

– Верно!

– Любишь целоваться…

Даже не видя себя в зеркале, Нина почувствовала, как блестят у нее глаза. Она вся была здесь, вся на виду. Как будто с нее сорвали одежду. Она больше не была сложной и противоречивой взрослеющей девушкой. Незнакомый Павлик вынул ее душу и расправил на жесткой ладони.

– А теперь сюрприз… Смотри, – он развернулся длинным худым телом, поискал в багажнике и вытащил мятый пакет.

– Вот. Битые, зато родные.

Нина сунула в пакет руку, и еще не рассмотрев как следует, что там, по гладкому касанию тонкого котона уже знала: это они.

Потертые джинсы и серая майка с надписью на груди.

Нина осмотрела штаны, развернула майку.

– Уличная мода? – тихо спросила она.

– Она самая, – Павлик усмехнулся.

– «Гэп», – прочитала Нина на майке. – Никогда не слышала.

– Американская фирма, – ответил Павлик.

Нинино лицо горело. Даже уши. Ей казалось, что сердце стучит на всю машину, и Павлик догадывается и про ее смятение, и про этот жар внизу живота, и про странную жажду, которую Нина чувствовала впервые. Чтобы спрятаться, она сосредоточенно рассматривала джинсы и майку, с притворным интересом вертела в руках, вывернула наизнанку и посмотрела этикетки. Но сейчас эти вещи уже не были целью, они превратились в предлог. А потом что-то произошло – само собой, без участия Нины: ее рука поднялась в воздух и робко опустилась на волосы Павлика. На ощупь они были теплые, шелковые. Наверное, Павлик их красил – волосы были светлые и тонкие, как у ребенка. Нинины пальцы зарылись в мягкую гущу, а Павлик сидел неподвижно, уставившись перед собой, и слушал кассету. Потом повернулся и внимательно заглянул ей в глаза, как будто она ему что-то сказала, а он не расслышал.

Нина убрала руку.

– Послушай, – обратился к ней Павлик. Голос у него был глухой, чуть хрипловатый, словно он простыл или запыхался после быстрого бега. – У тебя с мужиками что-то уже было, да?

– Нет, не было. Я так просто не могу, – серьезно ответила Нина.

– Не можешь, – усмехнулся Павлик. – Ну и не надо, – и он похлопал ее по коленке.

И Нина поняла, что это все. Что у нее с ним больше уже никогда ничего не будет, что через несколько минут все кончится – погаснет огонек, развеется тепло, оборвется песня, которую зачем-то поет мальчик из детского дома, толком еще не зная, о чем она. Нина возненавидела себя за это смущение, за идиотский ответ, потому что должна была ответить по-другому.

Что-то мелькнуло за окошком автомобиля…

В открытую дверцу заглянула Руслана, посмотрела на Павлика и исчезла.

Нина вздрогнула: не ожидала увидеть перед собой это чужое лицо. Она забыла, что ее ждут.

Внезапно Павлик помрачнел. Он за что-то разозлился на Нину или ему стало неловко перед Русланой: возится с тупой малолеткой, и еще не известно, будет ли толк.

– Я возьму джинсы и майку, – быстро сказала Нина. – Сколько они стоят?

– Один чел хотел взять за восемьдесят, – ответил Павлик уже совсем другим тоном: нагловато, по-деловому. Как будто минуту назад с Ниной разговаривал кто-то другой. – Плюс майка – еще шестьдесят. Но тебе так и быть, отдам за сто двадцать. Сто двадцать рублей джинсы и майка. Нормально?

– Нормально, – ответила Нина.

Кончики ее пальцев все еще согревало тепло его светлых волос. Ей хотелось сказать ему: я же знаю, кто ты. Ты совсем другой. Зачем ты теперь играешь? Зачем притворяешься и говоришь таким тоном? Ты что, боишься Руслану?

Но вместо этого она сложила вещи, сунула обратно в пакет и молча протянула деньги. И он их взял, не глядя на нее, воровато пересчитал и убрал в карман.

Нина вышла из машины.

– Что взяла? – к ней подошла Яна.

– Джинсы и майку, – устало ответила Нина.

– И почем?

– Сто двадцать за то и за это.

– Покажи…

Нина приоткрыла пакет, и Яна заглянула.

– Супер, – похвалила она. – Повезло. Майка классная!

– Что-то ты выглядишь плоховато, – мрачно усмехнулась Руслана, обжигая Нину ненавидящими глазами.

– Музыка… – пробормотала Нина, едва сдерживая слезы. – Музыка очень красивая…