Рыбы молчат по-испански

Витек поставил кружку с квасом на стол, отложил газету и послушно посмотрел туда, куда указывала Нина. И тут перед ней опять появился человек, которого она совсем не знала, и человек этот разительно отличался от привычного Вити: чужое, искаженное злобой лицо. Первый и последний раз добродушный и воспитанный Витек выругался при ней – выругался крепко, с оттяжкой, с хрипотцой:

– Бл-лядь, как же я их ненавижу!

«За что?» – хотела спросить Нина, но удержалась: такая лютая, вековая ненависть застыла на красивом и добродушном Витином лице.

– А я тебе говорила, – как ни в чем не бывало отозвалась Ксения, выслушав Нинины истории. – Таксист – он и есть таксист. Чего тут удивляться?

Но Нина по-прежнему удивлялась.

И потом, когда ее жизнь начала стремительно и необратимо меняться, когда произошло все то, чему суждено было произойти, она часто думала о том, что еще в самом начале, с Витей она впервые увидела, как непостижимо и безнадежно смешались в мире добро и зло, так что разделить их уже невозможно.

* * *

Витя разворачивает на коленях затертую на сгибах карту области и прокладывает маршрут: сперва выйти на трассу, потом свернуть на прямую и узкую дорогу, вдоль которой, как ягоды брусники, рассыпаны крошечные деревеньки. Доехать до развилки, а там направо до села, где расположен детдом.

Добирались полдня.

Сначала ошиблись и проскочили мимо нужного поворота по одинаково ровным, одинаково белым полям без единого запоминающегося ориентира. По проселочной дороге двигались еле-еле, и на капоте собрался целый сугроб, на котором ветер взметал снежные хохолки. Нина задремала, и ей приснилось, что они все время ездят по кругу и куда-то вниз, как по спирали.

Часам к двум пополудни прибыли на место, но никак не могли разыскать сам детский дом. Спрашивали на улице у жителей, но те затруднялись ответить, где расположен детский дом в их небольшом поселке, или показывали не в ту сторону. Наконец въехали на глухую уставленную заснеженными домиками улицу, чуть не увязнув колесами в сугробе на узкой, давно не чищенной колее.

Коньковский детский дом напоминал захолустную больницу или отделение милиции: двухэтажное здание из серого кирпича, укрытый снегом двор. Навстречу высыпали дети. К удивлению Нины, две девочки лет двенадцати подбежали к машине, просияли глазами и бегло затараторили по-испански. Позже она узнала, что некоторых детей из детского дома приглашали в Испанию погостить на летние каникулы. Звали каждое лето из года в год. Одних рано или поздно усыновляли, других усыновлять не собирались. Выучив испанский, накупавшись в море и смертельно привязавшись к чужой семье, дети возвращались в Россию, в крошечное село Коньково, забытое богом среди полей.

Нина с любопытством смотрела по сторонам. После дома ребенка с больничным кафелем, халатами и воплями младенцев все здесь выглядело большим, просторным и гулким. В коридоре было пусто, голоса отражались от стен, как будто где-то поблизости был физкультурный зал. Синяя масляная краска напоминала школу, только это была вечная школа, куда приводят однажды и не забирают.

В спальне для девочек размещались два ряда одинаковых кроваток, на покрывалах и на полу лежали квадраты солнечного света. На улице было не холодно: мягкая снежная зима, наступившая в первый Нинин приезд, прижилась и стояла до сих пор. Но градусник на стене показывал всего семнадцать градусов.

Клара, будущая приемная родительница, – белобрысая толстуха совершенно отечественного, среднерусского образца. «А я знаю, – хохочет она басом, от которого ходят волнами ее живот, груди и плечи. – Знаю, что похожа на русскую. Мне все про это говорят. А я Россию люблю! И дочка у меня теперь русская!»

В личном деле Нина прочитала, что Клара ни одного дня не была замужем, зато у себя в испанском городке работает в муниципалитете, где представляет какую-то местную партию, которая защищает женщин от насилия.

– Скажи, – спросила она у Клары, когда они на скорую руку завтракали в кафе перед выездом из Рогожина, – у вас в самом деле женщин обижают так часто, что им приходится в специальное общество вступать?

– Все время обижают, – нахмурилась Клара. – Дома, на работе, на улице. Газеты про это пишут! Организовали специальный комитет, если кто тебя тронул – бегом туда.

– И приходят?

– А то, – воскликнула Клара. – Еще как приходят! В полицию идти стыдно, особенно если на работе или собственный муж. Боятся. А мы помогаем, у нас психологи, адвокаты. А в России существует эта проблема?

– Существует, наверное, – задумалась Нина. – Но об этом как-то особо не говорят.

– О, у вас все впереди! Небось и не знаете, сколько женщин вокруг страдает.

– Не знаем, – честно ответила Нина. – У нас поговорка есть: бьет – значит любит… Это шутка, – добавила она, увидев побагровевшую физиономию Клары.

– Шутка?! – забухтела тетка, как кипящий самовар.

Нина сама была не рада, что завела этот скользкий разговор.