– Ночь за ночью, утро за утром – ничего не менялось. Свет менялся с красного на желтый, с желтого на зеленый, и водоворот затягивал меня все глубже. Я понимал, что забил на работу, что дал начальству шанс расписать меня и закинуть в кучу тех, кто уже списан, – и в то же время не мог собраться с силами и начать что-то делать. А потом, однажды утром, я бросил взгляд на пассажирское сиденье и нашел там дедушкин рыболовный дневник. Я не помнил, что клал его туда, но вообще к тому времени я много чего делал на автопилоте, наверное, просто не заметил. Может, я принял его за что-то другое. Не важно. Меня он вдруг заинтересовал. Я схватил его, стал листать страницы, вчитываться в эти давным-давно написанные строчки. Попадались знакомые слова – Эсопус, дамба, Сварткил. Кое-где я стопорился, старик не всегда разборчиво писал. Он забирал с собой все, что попадалось на крючок, но в особом почете у него ходил сом. Однажды он поймал огромную зубатку на водном сходе в Гудзон. Читать его заметки о минувших днях было странным образом… утешительно. Я, оказывается, много где еще не был в округе… и так я узнал о Голландском ручье.
Мне стало немного не по себе. Сначала – фантастический рассказ Говарда, теперь – сдержанная исповедь Дэна; да еще и человеческий череп, завернутый в тонкую рыбью кожу, зубасто ухмылялся мне из-под ног.
– Так вот как ты узнал об этом месте, – произнес я. – Шикарно. Ну а теперь…
–
– Понятное дело, – вырвалось у меня, но Дэн предупреждающе воздел руку, как бы повелевая мне не перебивать.
– Я вернулся к первой странице дневника и проверил дату, – продолжил он. – Записи были начаты в мае сорок восьмого года. И ошибки в датировке той записи быть не могло. Я проверил все страницы в дневнике. Каждую по отдельности. Никаких других упоминаний о встрече с моей бабушкой не было. Это был не какой-нибудь там код, означавший успешный улов. Я не знал, что значили эти слова, но именно это он написал:
– Он когда-нибудь возвращался к Голландскому ручью? – спросил я.
– Нет. По крайней мере других записей о нем в дневнике не было. Но рыбачил он еще долго. Интересно, почему он не вернулся. Ведь в том месте он увидел женщину, которую потерял, причем потерял внезапно. Как он мог не вернуться? Если он поверил своим глазам – этого было бы вполне достаточно. Мы же говорили об этом, верно? «Если бы я только мог провести с ней еще час, или полчаса, или даже десять минут…» Что, если бы он сказал ей все, что не успел сказать? Что, если бы у него был этот час – было бы этого достаточно? Да, я понимаю, как это все звучит. С самого начала я знал, что об этом подумают другие – скорбящий муж и отец, не способный смириться с жизнью! Я не мог расспросить дедушку о той записи – он умер в семьдесят пятом. Я ездил навестить отца в доме престарелых, но он наполовину выжил из ума. Я мало что выпытал – все упиралось в то, что ни о каком Голландском ручье дед ему не рассказывал и уж подавно туда не водил. А мать умерла еще в восемьдесят восьмом. Я обзвонил всех: брата, сестру, тетю, дядю, двоюродных братьев и сестер, но никто из них не помнил, что дедушка упоминал о Голландском ручье, тем более что встречался там с бабушкой. Само собой, я проверил карту. Хотел узнать, существовало ли вообще это место. Попыток моих было не счесть, но когда я все же выцепил его, уткнул в него палец и проследил до самого Гудзона, слова дедушки вдруг показались мне куда более убедительными – понимаешь, о чем я?
О да, я прекрасно его понимал. По меньшей мере – осознавал, по какому руслу ринулся в тот момент поток мыслей Дэна.
– Именно тогда ты решил, что мы должны сюда явиться, – вымолвил я.
– Ты всегда искал новые рыбные места, – сказал Дэн. – Скажи, в чем я не прав?
– Рыбные места, – кое-как выдавил я, – никак не связаны с… вот с этим вот, – я махнул рукой на странную рыбу, чьи глаза уже подернулись мутью.