По-хорошему, надобно вернуться к Райнеру и сотоварищам, застывшим над трупом Георга, и осветить случай должным образом. Едва стало ясно, что Георг взаправду отдал Богу душу, большей части очевидцев и след простыл. Понятное дело, кто-то был попросту перепуган, но кто-то определенно беспокоился о том, что полиция станет задавать неудобные вопросы. В лагере действовал свой собственный закон, и, хоть и нельзя сказать наверняка, что блюстители его были хуже любых других фараонов того времени, нет свидетельств и в пользу того, что они отличались чем-то в лучшую сторону. Лагерь был под завязку набит иммигрантами, и мало кому из них хотелось пройти фигурантом по делу о странной смерти. Доставшаяся им работа была для всех и каждого лучшей из всех подвернувшихся за всё пребывание в этой стране, и, само собой, никто не хотел ставить ее под угрозу.
Поэтому пришлось Райнеру идти в полицейский участок и заявлять о том, что его сосед преставился. Будучи каменотесом из ранга квалифицированных рабочих, он был в лучшем положении – ему передать подобную информацию было проще, да и то, что английским он владел на порядок лучше остальных приезжих, упрощало дело. Райнер решил заявить, что Георга сразил сердечный приступ – по крайней мере, это не так уж далеко от истины. Этой версии он придерживается до конца – даже задумчивый, неловко затянувшийся взгляд полицейского, видимо, призванный выдавить из Райнера признание в убийстве, не заставляет его свернуть на иную стезю. Когда офицер полиции встал-таки со стула и проследовал за Райнером к телу, на месте ему не составило труда констатировать истинность версии с приступом (к легкому Райнеровому удивлению).
– Придется послать в Вудсток за гробовщиком, – сказал офицер. – А вы свободны.
Райнер, поблагодарив полицейского, ушел. Что было дальше – Лотти доподлинно неизвестно, но лакуну в рассказе она успешно восполнила благодаря сонму подслушанных сплетен – в тот день и в следующий за ним. Все в сплетнях сводилось к следующему: помощник гробовщика, молодой парень по имени Миллер Джеффрис, посланный начальством забрать тело Георга, застрелил, вернувшись в Вудсток, своего босса из дробовика, затем отыскал свою невесту и убил ее тоже, ну и в последнюю очередь наложил руки на самого себя. По общему мнению и по официальной версии, опубликованной в местечковых газетках, Джеффрис «неожиданно свихнулся». Причина его помрачения не ясна, но излишне суеверные, понятное дело, сразу связали случай с тем, что Джеффрис прикасался к телу Георга. Мало кто знал, что случай свел гробовщика с Хелен, воскресшей женой Георга, – она поджидала Джеффриса в доме. Примерно за час до появления парня ее заметили идущей по улице к своему прижизненному обиталищу. Взобравшись по грязным ступенькам, Хелен уселась рядом с телом мужа. Может, она и сама ждала мастера гробовых дел, чтоб и ее забрали да отвезли куда следует. Так или иначе, Джеффрис подъехал из Вудстока на повозке с вороным конем. Выглядел он малость странно – в газетах его потом описали как «низкого мужчину с кривыми ногами и длинными руками». Ходила молва, что тип он совершенно недалекий, не самая яркая свечка на тортике. Лотти, видевшая его пару раз за все время, сказала, что лицо у него всегда было такое, будто он пытался решить сложную задачку за пределами собственного понимания.