Рыба гниет с головы

Антон вдыхал тишину и внутри весь пропитывался покоем. Где-то послышался девичий смех. Это тоже признак, это тоже вековая привычка и отличительная черта деревни. Вечерами молодежь выходила гулять: шли в клуб, если он был, в клубе – танцы, если бывают, или кино, если привезут. Но что наверняка, так это то, что и в этом поселке, как и в любой русской деревне, есть свой традиционный, десятилетиями сложившийся маршрут гулянья. Чаще всего это «шоссейка» – единственная асфальтированная улица в деревне, по которой можно пройтись в новых босоножках. Девчонки – стайками или парочками-тройками, парни – гурьбой, деловито бася еще срывающимися голосами.

Вот гармони уже не услышишь, потому что пришло время не просто магнитофонов, а плееров на поясах и наушников в ушах. Не вьется, не манит простая песня и гармошка, перестал быть первым парнем на деревне гармонист, как прошло время, когда первым парнем был тот, у кого появился новенький «Чезет» или «Ява». На худой конец отечественный «Иж-Юпитер». И носились девчонки вечерами, сидя на заднем сиденье, придерживая подол платья.

– Антон, – позвала Антонина, заглянув в комнату, – иди руки мой. Ужинать будем. – Она посмотрела на него долгим взглядом, усмехнулась и исчезла. Наверное, поняла состояние молодого человека по его затуманенному грустью лицу.

Но Антон уже стряхнул с себя все, навеянное вечерней тишиной. Женщина вернула его к суровой реальности и, наверное, сделала это вовремя, так как за второй дверью снова послышались голоса. Значит, к Сергею Викентьевичу пришел очередной пациент. Но Антон все еще опасался, что может прийти и участковый, что старый фельдшер проболтается или умышленно расскажет о нем. А он пока не принял конкретного решения, не был готов покинуть этот дом. Ему о многом надо поговорить с хозяевами, получить кое-какую информацию, понять, на чью поддержку реально можно рассчитывать.

Он бесшумно перемахнул через подоконник, приземлился в траве и замер, прислушиваясь. Окно приемной фельдшера было закрыто, но имелась форточка. Антон тихо подобрался к окну и нашел узенькую щелочку между рамой и занавеской, вполне достаточную, чтобы увидеть, что происходит в комнате.

Мужчина лет сорока стоял, спустив штаны и облокотившись руками на медицинскую кушетку, а Сергей Викентьевич чем-то смазывал ему в районе анального отверстия. Были слышны даже обрывки разговора.

– Заживает хорошо, но ты все равно пока используй слабительное, – говорил фельдшер. – И сменить пора. Попробуй перейти на фитолакс.

– У меня внутри ломит иногда, – пожаловался мужчина. – Там точно нет серьезных повреждений?

– Это геморрой, тривиальный геморрой. У пьющих и курящих мужчин после сорока – обычное дело. Узелки воспаляются и становятся чувствительными. Купи свечи. Ихтиоловые, а лучше с ромашкой. Чтобы снять отек, нужно вставлять на ночь по две штуки…

В комнате, откуда выпрыгнул Антон, кто-то передвинул стул. Пришлось возвращаться и проверять, кто там. Оказалось, что это Антонина пришла снова звать Антона на ужин.

– Ты чего там потерял? – удивилась она, увидев молодого человека за окном.

– Так, подышать захотелось.

Через пять минут пришел Сергей Викентьевич и присоединился к ужину. Ели молча. Короткие фразы бросала только Антонина, предлагая добавки или подлить чая погорячее. Антон молчал, потому что намеревался начать разговор сразу после ужина, чтобы не портить всем аппетит. Наконец пришло время и разговоров.

– Подождите, пожалуйста, Сергей Викентьевич, – попросил он, когда фельдшер, коротко поблагодарив дочь, стал подниматься из-за стола. – И ты, Тоня, подожди. Мне нужно с вами поговорить. Скажите, Сергей Викентьевич, сейчас к вам приходил на прием мужчина, он что, всегда приходит вечером или старается, чтобы визит остался для других тайной?

– Почему тайной? – пожал плечами фельдшер. – Просто человек днем работает…

– До десяти вечера? Допустим. А повреждения, о которых вы говорили и которые вы ему обрабатывали, они получены не в полиции?

– Ты теперь всех пациентов проктолога в районной поликлинике запишешь на счет полиции? – агрессивно заметила Антонина.

– Не только проктолога. Но, если учесть, что я сам чуть не пострадал, меня обвинять в пристрастности не очень корректно.

– Да, к сожалению, вы правы, – вдруг ответил фельдшер и полез доставать из кармана брюк старенький дюралевый портсигар.

Этот раритет Антон уже видел. На нем была изображен крейсер «Аврора» в лучах восходящего солнца (надо полагать, солнца свободы), в нижней части шла надпись «Ленинград». В этом портсигаре у фельдшера лежала неизменная «Прима», провонявшая и его пальцы, и одежду. Правда, Антонина относилась к курению в доме спокойно. Сейчас она молча посмотрела на отца и медленно осела на стул.

– Что за случай, что произошло? – стал настаивать Антон, пока Сергей Викентьевич не успел замкнуться в себе.